Женька особенно не хотела его обидеть. Кто его знает, что это за человек – ведь недаром говорят, что от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Но, когда взглянула уголовнику в глаза, уже не такие наглые и совсем не насмешливые, поняла, что сказала что-то не так. С каким-то явно недеревенским гонором парень соскочил с подножки грузовика, с силой захлопнул дверцу, громко крикнул «Пока, Михалыч», и зашагал прочь.
– Кто это был? – все-таки спросила Женька. На что Михалыч ответил просто:
– Санька.
Поехали, наконец, дальше. Женька устало закрыла глаза, откинулась на спинку сидения. Что-то произошло, что-то плохое, но что, она пока не осознала.
– Ничего не соображаю. Голова отключилась. Нужно отдохнуть, – подумала Женька, пытаясь заснуть. Она еще не поняла, что это потихоньку, не попрощавшись, легко уплывала эйфория, которая сопровождала ее все эти несколько счастливых дней. Медленно исчезало светлое чувство счастья, делавшее ее такой веселой, радостно открытой навстречу людям, которые потому так охотно и помогали жизнерадостной бесстрашной девчонке. Наконец, измученная Женька все-таки задремала. Ехали по тому же регламенту, с той лишь разницей, что на улице стало уже темнеть, а в машине становилось все прохладнее. Наконец, наступила кромешная тьма, и в этой тьме с бешеной скоростью мчался грузовик с абсолютно пьяным водителем и глупой беспомощной девчонкой в кабине. Женька сидела, сжавшись в комок, широко раскрытыми глазами видя только узкую полоску света на темной дороге, потеряв всякую надежду на спасение. После «душевного» разговора с новым знакомым почему-то все стало безразлично, вся радость жизни исчезла, как сон.
Опять остановились. Собравшись, Женька решила все-таки попытаться хоть как-то изменить обстановку: она попросила Михалыча чем-нибудь ее покормить, так как утром она почти ничего не ела. Михалыч даже немного протрезвел, тут же откопал откуда-то немного черного хлеба и кусочки сахара, обсыпанные табаком. Женька все пыталась заставить Михалыча самому хоть что-нибудь съесть – по наивности она думала, что эта закуска ему поможет не захмелеть. Но еды было очень мало. Пришлось ехать дальше по-прежнему голодными. Вдруг вдалеке, где-то в поле, показался огонек. Михалыч обрадовался, сказал, что теперь от голода они не умрут – там «наши», как он выразился.
«Наши» оказались людьми какого-то непонятного для Женьки статуса – одеты не по-городскому, но и не по-деревенски – какие-то неряшливые, небритые. Под стать им были и женщины в количестве двух человек – с накрашенными губами, большими ресницами. Узнав, что эта девчонка – студентка из Москвы, едет в экспедицию, и она голодная, ее тут же посадили поближе к огню, дали хлеб, налили горячий чай. Когда одна из этих женщин накинула Женьке на плечи свой платок, Женька не выдержала – неожиданно для себя (и для всех) расплакалась, как маленькая – навзрыд, уткнув голову в