Возможно, это прозвучит сенсационно, но в данном дворе никогда не было асфальта. Именно поэтому любой асфальтированный пятачок земли за пределами двора местные называют дорогой. А вот уж чего в изобилии, так это всевозможных штырей и обрезков арматуры, торчащих из-под земли, о которые прохожие нередко рвут обувь и брюки, но, поговаривают, что это остатки детской спортивной площадки и дороги многим местным, как память. Действительно, кто в детстве не катался на ржавых качелях и не висел часами на странной металлической конструкции, напоминающей скелет доисторического животного? В конце концов, детство не виновато, что его земляничные поляны не щадит ржавчина и вытаптывает бессердечный грузовик.
Картина, на которую так любит смотреть Леонид, была бы незавершенной без четырех чугунных контейнеров, являющих собой подобие сплоченной скульптурной группы в духе американского модерна семидесятых. Эти бачки по ночам заменяют местным колумбам искусственное освещение. Маяк этот существенно обоняем и служит залившим глаза местным мореплавателям для счастливого прибытия в порт. Легко представить, как сердце заблудшего при приближении к нему говорит: «Вот ты и дома!». И ноги устремляются к родимому подъезду, чтобы скорее пнуть обшарпанную дверь квартиры и упасть на кухне в объятья заждавшихся было красных тараканов.
Тут читатель может в сердцах плюнуть и сказать: «Какая антиэстетика, и автор, похоже, упивается, этой картиной!» Возможно, он будет прав. Но мы с вами не можем рассуждать о красоте или недостатках чужого заоконного пейзажа. Тот, кто смотрит, тому и судить.
Иногда картина, вдохновляющая Мирова, оживает. Это связано с появлением местных обитателей, суетливей и хозяйственней которых, казалось бы, нет ни в одном другом районе города. Может тогда, наконец, в сердце наблюдателя проникнет умильная симпатия, когда на сцену вдруг выплывет бабушка с утюгом за пазухой и засеменит к базарчику, чтобы посвежевшей вернуться обратно, но уже не с утюгом, а с поллитровкой, семафоря губастым товаркам, свисающим с балконов: «Девочки, живем!».
Как не сжаться в комочек от захлестнувшей вдруг нежности, когда на каменистую плантацию перед окнами первого этажа, занимающую четыре метра бесполезной площади, выбежит вдруг юркая старушоночка с детской лопаткой и, невзирая на насмешки соседей, начнет мотыжить бесплодный мусор, дабы воткнуть туда две обмякшие луковицы?
Силой нальются мышцы, и надежда проветрит ум, когда, казалось бы, на забытую грядку низвергнется с неба ведро отборных помоев, а через неделю появятся первые всходы!
Что в сравнении с безумной радостью престарелой агрономши сабантуи государственного масштаба? Для старушки два этих зеленых побега дороги, как дети, и как детей, она оплачет их три дня спустя, когда один из заморышей сгрызет голодная кошка, а вторым собьет перегар подгулявший Захарка из сорок