– Почему бы тебе просто не оставить ее в покое? – спрашиваю я у океана. Или у Господа. У кого-то.
Океан не отвечает. Волны продолжают накатывать и отходить, лаская песок. И тем не менее, когда мои ноги синеют от холода, каждая новая волна является страшным напоминанием о том, что я уже знаю. Ущербные сердца долго не живут.
– Эй, бродяга. Мы уже хотели вызывать спасателей, – шутит мама, когда я наконец-то возвращаюсь с пляжа через заднюю дверь. Она стоит у плиты, помешивая спагетти в кастрюле. Сделав неглубокий реверанс, она интересуется: – Что скажешь о моем фартуке? Он висел в кладовке и так и просил, чтобы его надели.
Фартук похож на дандженесского краба-переростка[5]. Основная часть – это панцирь, черные глаза-бусинки смотрят маме на подбородок, колючие лапки-завязки обхватывают ее вокруг талии, а две гигантские клешни соединяются на шее, чтобы удерживать фартук на теле.
– От него… тошно, – отвечаю я.
– В данном случае это хорошо или плохо?
Я смеюсь:
– Посмотри еще раз на то, что на тебе надето, а потом сама скажешь.
– Я почти уже все приготовила, но в кладовой висит еще фартук с лобстером, если хочешь – примерь.
– Нет, мне и так хорошо.
Она подмигивает и продолжает перемешивать вермишель.
– Ты Энн не видела?
– Наверное, отдыхает наверху.
Когда я миную гостиную, Кейд с папой поглощены игрой в нарды.
– Добро пожаловать домой, – приветствует папа, пока я не дошла до лестницы цвета морской волны.
– Привет, – отвечаю я, не останавливаясь.
На площадку второго этажа выходят три двери. Слева дверь в спальню, дверь прямо ведет на чердак, дверь справа – в «девичью» комнату. Я поворачиваю ручку двери вправо и аккуратно толкаю.
Энн лежит на спине на нижней койке. В руке – ручка, она как раз что-то пишет на деревянной планке у нее в изголовье. Когда она слышит звук открываемой двери, тут же роняет ручку и делает вид, что не занималась ничем предосудительным. Но когда видит, что это всего лишь я, расслабляется и робко улыбается мне:
– Привет.
– Привет, – отвечаю я. – Ну… как дела?
– Отлично.
– Кейд уже извинился?
– За что?
Она шутит?
– Как же! За свои слова на пляже.
Она на мгновение задумывается.
– Он говорил правду. Я просто тогда не хотела ее слышать. – Энн умолкает. – Просто это так… непонятно.
– Что именно?
– Вся эта пересадка. Ну, понимаешь, ведь кто-то другой должен умереть. Я пытаюсь не думать об этом, потому что иногда не уверена, что хочу, чтобы внутри меня билось чье-то сердце.
Я киваю, делая вид, что понимаю, хотя мне не дано понять, каково ей.
– А что