Церковь, горка и овраг?..
– Лупачиха…
– Озерище…
– Где потом?
– Орёл.
– Дружище!
Становой Колодезь?
– Ляды…
Мы же были…
– Мы же рядом!..
– Лютый Корень…
– Русский Брод…
– Зуша…
– Чаполоть… Заплот…
– Мост и ров?..
– Да ты присядь!
Генка, скоро там пожрать?
Левин.
– Нержин.
– Яков. Лей.
А тебя?
– Меня – Сергей.
Я – запас.
– И я – запас.
Где уж кадрам, entre nous[20],
Без запасников, без нас,
Эту б выиграть войну!
– Кем был до?
(В косматой шкуре,
В гуле гибнущей земли:)
– Я доцент литературы
Из московского ИФЛИ{140}.
– Из МИФЛИ?!.
(Без шапки…)
Ба!
Я вас видел там! Судьба…
Только эта борода
Не росла у вас тогда.
– С сорок первого. С обетом
Не сбривать до дня Победы.
На лице не помню шрама.
– Ильмень-озеро, раненье.
В ярком верхнем освещеньи
Узнаю, каков был там он:
…«Век великий Просвещенья!
Век Вольтера, век Бентама!..»{141}
Мудрецов по стенам лики,
У студенток трепет век.
«…Восемнадцатый Великий
Человеком гордый век!..»
Помню, помню, свеж, разглажен,
Остроумен, оживлён,
Вёрток, прост, непринуждён,
В смелых выводах отважен,
Красноречием палим,
За звонок читал – и даже
Коридором шли за ним.
А теперь отяжелели,
Разжирели я и он,
Еле-еле, еле-еле
Набираем мы разгон.
И взахлёб, безперебойно,
Торопливо, безпокойно,
Пьём ли, курим ли, едим –
Говорим и говорим.
Книгам клич! Сейчас он – царь их!
Реет мысль в его словах,
Жизнь живая блещет в карих
Протрезвившихся глазах.
Трижды клятые вопросы –
Русь, монголы и Европа,
Расстегнулся, шапку сбросил,
Чуток, тонок, мягок, тёпел…
Будто грудь его дыханьем
Разорвала тесный обруч,
Говорит он о Германьи,
Понимающий и добрый…
Но разведенные плечи
Высоко несут погоны…
И лунатиком диспетчер
Принимает эшелоны.
И – казаки по вагонам.
Звон от сабель. Стук прикладов.
«Вы-ходи!» – И по перрону
В шубках, в шляпках, в ботах, стадом –
«Без вещей, как есть!..» – безсильных,
Перепуганных цивильных,
Всех пешком на пункты сбора,
Снегом розовым сквозь город,
Отбивая по пути,
С кем вольно им провести
В подворотне, там ли, тут,
Вгоряче пяток минут.
Генерал