Лето огородное, глазастое от радостных цветов, листвы, и птиц, и лучей – понеслось.
На опушке сосняка – плотная в супеси выбитая тропка, выбеленная солнышком, по бокам кудрявится матово лебеда, а рядом дорога, уходящая в подлесок, с заезженной на колеях, хилой травой, вызывает со дна души, какую-то тайну, недоступное воспоминание. Так и хочется похлопать ладонью примятую колею эту с сосновыми иголками и натрусившейся корой; похлопать по горбу, как спину, которая перенесла столько загадочных, пропавших, будто их и не было, людей – шорохов, слов, колёсных скрипов… Почему всё здесь, как Слово – объемное, предметно-живое – и что-то таит, как закрытый ларец – но запретный. Не о таком ли в сказках говорится: не открывай его, или – если откроешь: унесет твоего милого друга за тридевять земель…
И так прошло лето… И снова – цветут цветы. Люблю глядеть, как всё зацветает, и пышнее становится зелень. У Волги в лугах – тепло, пахнет, как шоколадным тортом: мышиный горошек, клевер, иван-чай, тысячелистники. Я люблю цветы – как будто застывшие детские голоса. Из года в год в июле смотрю, и всё загадочнее они становятся. Всё привычно, а не надоедает за столько лет. Будто о чем-то настойчиво хотят сказать людям, но не пробиться. Время бежит, а мы его торопим. А эти цветы, травы, всё, отделанное таинственным мастером, будто силится сообщить нам что-то главное, что мы пропускаем, только чувствуем какое-то легкое беспокойство.
Думаю про это небо и тёмную зелень – ей очень идёт всё древнерусское: и линии буквиц устава, полуустава, миниатюр – все это вместе с былой жизнью и разлито вокруг, лишь нет киновари, алых заглавных букв – они живут в душе человека. По крайней мере, должны быть там. Чудное тепло бывает от такого ясного дня, от мыслей, забрезживших во мне: как мал человек, он – как живая земля, но и этого много: невидимые побеги, как цветы – и от такой жизни – достают до неба. Святая Русь, её тёплая тайна где-то рядом, в заброшенном поле, в огромном разрушенном храме, в людях безвестных…
Гряды облаков на сини горизонта дымчатые, исчезающие очертания перелесков – будто русская земля превращается в дымку. И это всё говорит о какой-то иной толще жизни, современная же, на поверхности, кажется ненастоящей. Точно город наш стоит на краю земли. Дальше, в сизоватой дымке, начинается уже Божий мир, вечный.
Страна вечных образов начинается прямо у нашего дома, ужасного силикатного дома с плоской крышей, политой гудроном. По знакомым тротуарам из асфальтовой плитки ходят два ангела в белых,