– «Коста» подойдет лучше. – Я прикинул наспех. – Не таборянское, но и не нудное.
– Тупое, дикарское имя.
– Вот и будешь Костой. – Я прыснул, проглотив кусок. – Тебе подходит.
– Не буду.
– Тогда останешься южачкой.
–Ладно, буду Костой, – передразнила она меня, вновь закатив глаза, – но только при условии, что ты назовешь мне свое имя. Настоящее.
Попялившись на кривые ломти зобрятины, вышедшие из-под ножа, я наконец сдался.
– Брегель.
Она взглянула меня смертельно серьезно, задумчиво сжав губы. Чтобы потом взорваться пронзительным хихиканьем. Смеялась она так же, как и делала все прочее – по-южакски чудно. Крепко зажмурившись и с вечным оскалом безупречных зубов.
– Нет, – отдышалась она, – «хорек» действительно звучит в тысячу раз лучше!
– Шельма, – пробормотал я под нос.
–И ты еще мое имя дурацким называл!
Наступила середина лета. Зной пришел так же неожиданно, как и ночные грозы. Днем зобры изнывали от жары, ленились, плохо нагуливали жир. А в сумерках, измученные громом, ломали стойла на хлев-палубе. Молнии дырявили Глушоту, а она скрипела горящими соснами, курилась торфяниками, чем бередила дичь и лесных бесов.
Пастбища полыхали, и отец сделался гневливым.
Он повел Гуляй-град на север – вслед за волками. И волки были тому несказанно рады. Охочие до зобрятины, они сходили с ума. Покушались на всадников, получали отпор и покушались сызнова.
Послав меня и парочку таборян на волчий промысел, барон никак не ожидал, что мы вернемся с пустыми крюками. Но страшно было другое. Мы недосчитались одного таборенка, еще безбородого, но охочего до жатвы.
«На южаков не взяли», – бравурничал он, – «так я столько серых хвостов добуду, что в грядущий раз точно возьмете».
Таборянская живучесть сыграла с ним плохую шутку. Когда паря нашелся, волки жрали его заживо. Придушить не придушили, но горло продырявили. Оттого его крик был не громче сквозняка, гуляющего в хате. Израненный, с выпущенными кишками, он до сих пор возникает у меня перед глазами, стоит лечь спать.
Кричит, но не кричит. Разевает рот рыбой, выброшенной на берег.
Мне тогда сильно досталось от отца. Печь пришлось белить сызнова.
– Почему он так тебя ранит?! – возмущалась Коста, обрабатывая мою рваную спину. – Ты же ни в чем не виноват! Такое случается, вам просто не повезло…
– Нет никакого везения. – Я крепко сжал зубы, когда девушка коснулась спины тряпицей. – Таборянин рассчитывает только на себя и на табор. Тот малый, должно, рассчитывал на нас, а мы его подвели.
– Как будто побои что-то изменят. – Коста фыркнула, и ее теплое дыхание щекотнуло мне по шее. – Да не вертись ты! А вообще, думаю, барон к тебе слишком строг.
– Тише! – шикнул я. – Не дай Пра, услышит кто.
– Хорошо, хорошо. – Прохладная мазь приятно успокаивала раны. – Я о том, что за эти… месяцы, – она тяжело вздохнула, – я поняла, что ты самый недикарский дикарь.