– Тебя, что мама не учила, что нельзя поднимать руку на женщину? – мой вопрос прозвучал холодно, насмешливо, с лёгким акцентом, пропитавшимся годами жизни в Америке, но не утратившим стальной турецкой твёрдости. – Видать, не учила. Ну ничего, сейчас я тебе преподам урок, который ты запомнишь до конца своих дней.
Я посмотрел на него сверху вниз в его перекошенное от животного страха и бессильной злобы лицо, в пустые, остекленевшие глаза. В них плескался первобытный ужас, как у барана, которого ведут на заклание.
Мой взгляд скользнул к его левому локтю, которую Хасан держал в мёртвой хватке. Идеальная мишень. Я поднял свою руку, медленно, нарочито неторопливо, чтобы он успел осознать, что сейчас произойдёт, чтобы страх проник в каждую клетку его тела, отравляя его кровь ледяным ужасом.
Мои пальцы сомкнулись вокруг его предплечья, находя нужную точку, место, где кости наиболее уязвимы. Я почувствовал лёгкое сопротивление плоти и мышц, как будто сквозь тонкую ткань шёлка. Он попытался дёрнуться, вырваться, но хватка Хасана была мёртвой.
– Это, – произнёс я спокойно, глядя ему прямо в глаза. – за Камиллу.
И затем я сделал это. Сломал ему руку. Ту самую, которой он толкнул мою секретаршу.
Одно чёткое, отточенное до автоматизма движение, отработанное годами непрерывных тренировок и бесчисленным опытом уличных столкновений. Хруст. Негромкий, но отчётливый, ужасный звук ломающихся костей, прозвучал в вечерней тишине. Звук разрываемой ткани, треск лопающихся связок, хрящей, сдающихся под чудовищным давлением. Я почувствовал, как кости под моими пальцами подаются, ломаются, смещаются, теряют свою цельность.
Мужлан издал истошный, животный вопль, полный боли и ужаса, забился в руках Хасана, дёргаясь всем телом, словно рыба, выброшенная на берег. Сломанная рука повисла в воздухе, бессильно болтаясь под неестественным углом. На лице этого урода, искажённом гримасой невыносимой, нечеловеческой боли, проступил липкий, холодный пот, а в глазах плескался неподдельный, первобытный ужас.
– Вы… аааааа… ещё ответите за это! – прохрипел этот идиот сквозь зубы, сжимая сломанную руку, его лицо исказилось от боли и ненависти. – А ты, сука рыжая… тварь… я… ещё вернусь! Твой черномазый ублюдок… блядь… не сможет тебя защищать вечно! И Амелию… ааааа… я… заберу у тебя, вот увидишь! – каждое слово выплёвывалось сквозь зубы, пропитанное болью и бессильной злобой!
Молча, я едва заметно кивнул Хасану, приказывая закончить это жалкое представление. В его глазах мелькнуло понимание, и в следующее мгновение мужик заткнулся.
А я снова опустился на колени рядом с Камиллой и осторожно подхватил её на руки. Прижал её хрупкое, дрожащее тело к себе, ощущая, как слабо и прерывисто бьётся её сердце, и понёс её к машине, прочь от этого грязного места, в свой мир, где всё должно быть под контролем.
– Я