Охрана начала обходить всех по очереди. Двое помогали нам – неуклюжим пингвинам лечь на спину, третий пристегивал скафандр к полу металлическими дугами, а рядом устроился баллон с кислородом. На это уходило время.
Я лежала на полу Химеры и смотрела сквозь стекло скафандра на овальный потолок, он был настолько начищенным, что я видела там свое отражение. В глазах застыл ужас. Не желая, чтобы это увидели другие, я прикрыла веки и теперь перед взором появились другие глаза – десятилетней девочки, которая спаслась от виселицы, чтобы прожить лишние несколько дней.
Но итогом всегда является смерть. Завершение любого пути. Ее путь был окончен из–за меня, мэра, Элвиса, Шанти. Череда решений привела ребенка к гибели, а она даже не ожидала этого.
Химера тронулась с места стремительно. Звуков не было слышно, а внутренние органы мчались вверх к горлу. Меня прижали к полу не только металлические скобы, но и сила скорости Химеры. Попытка открыть глаза провалилась трижды.
Мы мчались под землей неопределенное время, оно перестало существовать, как только дождевой червь сорвался с места. Но когда он остановился, скобы практически сразу же пропали. Свобода опьянила меня, и я сразу же попыталась встать, удалось со второй попытки. Внутренности бунтовали, их словно перемешали, а на место вернуть забыли, и сейчас сердце находится где–то в горле, а желудок в районе пяток.
Радовало только одно, что не только я в таком состоянии, один из добровольцев, на вид самый крепкий, не считая Просто Джека, облевал стекло скафандра. Охранники быстро помогли ему снять амуницию, а потом отправились к остальным.
Скафандры мы оставили в Химере и вышли из нее. Червь тут же уехал, крутонув воздух, от бешеной скорости и его потока меня практически сбило с ног.
Я толком не успела рассмотреть окружающее меня пространство, но оно было похоже на то, откуда мы отправились из Синта. Ошейник дал о себе знать, и вся десятка, словно подкошенная, упала на пол. Ток был настолько сильным, что я сразу же потеряла сознание.
8. Единомышленники
Сознание вернулось не сразу. Я плыла по густой воде, которая была больше похожа на холодный кисель – вязкая и неприятная. Тело не принадлежало мне, не поддавалось контролю. Да и контроля никакого не было. Все, что у меня по–прежнему было, – это память. Кадры моей жизни плавно переключались внутри мозга. Вот я маленькая, вся семья в сборе. Мы сидели за столом, папа что–то рассказывал, мама улыбалась, но только губами. В глазах не было и доли улыбки, ни искорки веселья. И теперь я знаю причину ее печальных глаз, отец снова рассказывал про Ристалище. Раньше я не замечала, что маму тяготило его увлечение. Маленькая я подмечала только то, что мама всегда была на стороне отца,