Она ходила за мной по пятам, словно боялась, что я развернусь и уйду или просто не хотела оставаться совсем одна. Можно подумать, она не догадывалась, что у меня никогда не хватило бы духу так поступить ни с ней, ни с самим собой.
– Он и не играет, это – часть декора.
Я, весь ещё полный нашего приятного тепла, подошёл к инструменту, погладил его и бережно открыл клап: нетронутые белоснежно-чёрные клавиши разбежались по расширенной клавиатуре, девяносто клавиш вместо стандартных восьмидесяти восьми.
– «Бехштейн» – часть декора?
Фа диез отскочил от стен и звонким эхом прокатился по холлу. Элла присела на краешек кресла и попросила меня сыграть. Я сел на банкетку, рукой отрегулировал высоту, пробежался пальцами. Давно не играл.
– Немолодой и расстроенный.
– Ничего, – она улыбнулась.
– Это я про себя.
Я взял несколько аккордов. Странные ощущения накатывали: я находился в квартире Михеича, сидел за его роялем, к которому он никогда бы и не подошёл, играл для его жены, не осознавая, что она его жена. За окном светало, и я негромко запел:
– Ты у меня одна, словно в ночи луна. Словно в степи сосна. Словно в году весна, – выразительная пауза. – Нету другой такой. Ни за какой рекой. Нет за туманами. Дальними странами…
Я повернулся через плечо, заслышав негромкие всхлипы: она плакала, сжавшись в большом кресле. Мне вдруг показалось, что я большой и сильный, а она маленькая, запутавшаяся в своих эмоциях, девочка, поэтому я встал и обнял её. Что сказать? Время остановилось. Я лишь выдавил из себя что-то типа «Ну чего ты…»
– У тебя такой потрясающий слух, – сказала она сквозь рыдания.
Тут я растерялся и задал вопрос, который прозвучал просто и, на мой взгляд, уместно:
– Почему ты сейчас не выйдешь за меня?
Элла повернулась, и её синие глаза наверняка отразились в толстых стёклах моих очков, такие они были яркие в тот момент.
– Я очень тебя люблю. Ты освобождаешь меня от самой себя. Только дай мне немного времени, хорошо?
Я промолчал. Что ответить? Она в сложной ситуации, её, да и меня тоже тревожит, как на это посмотрят наши друзья и семьи. Однако думать и взвешивать можно всю жизнь, а мне требовался ответ прямо сейчас. Я был уверен в нём, теперь меня интересовал только вопрос «когда?» Тогда я благородно решил подождать и даже не спрашивать, сколько именно времени на это потребуется.
Мы смущённо оделись, как любовники, которым больше нечего друг другу сказать, и одновременно вышли из их дома: я пошел в офис, она – в сторону Фурштатской. Тогда мы неловко поцеловали друг друга в щеки на прощание.
Её ответ, кстати, пришёл довольно быстро, через четыре дня. Она чужим отстранённым голосом сообщила, что беременна. Прежняя самонадеянность дорого мне обошлась – её слёзы ещё долго пылали во мне. Прямо как искры от сердца Данко в легенде Изергиль или как угасшие звёзды в небе; они