Так однажды они собрали большую стаю и напали на селян с ближайшей деревни, не оставив никого в живых. Лишь младенцев. Их они принесли на свалку будто трофеи. Все дети были напуганы и рыдали так, что голоса их доносились до соседних деревень, но никто из людей не решался отомстить, зная что за свалкой живёт стая одичавших псов. Поэтому они позволили тем младенцам помереть, даже не пытаясь протянуть руку помощи своим же братьям и себе подобным. Они не ведают до сих пор, что псы не терзали младенцев. Псы лишь отобрали у людей, то что считается самым ценным! Но люди на столько глупы, что готовы схоронить и оплакав дитя, забыть его будто мёртвого. Потому эти младенцы навсегда погибли для людей, но обрели новую жизнь в мохнатых лапах моей стаи.
***
В те дни я уже мог ползать на четвереньках и ко мне приходило зрение, что присуще взрослым особям. Тогда я впервые увидел человеческих детей и так же глумился над ними, как когда-то мои братья и сестры глумились надо мной. Их голые тела были беззащитными и я смотрел, как собаки, что принялись их воспитывать, плетут им покров, уши и хвосты, не жалея собственной шерсти. Тогда я в который раз убедился, как благородно сердце собаки, что готова пожертвовать собой ради ребёнка врага и воспитать его достойным существом. Тогда я начал думать, не отблагодарить ли мне судьбу, что подарила шанс быть среди тех, кто имеет кодекс чести! И я сидел среди псов, убаюкивающих человеческих младенцев, и отвечающий на плачь себе подобных, утешением и лаской. А голоса младенцев вскоре притихли и напившись собачьего молока, и вовсе заснули. Я сидел и игрался с ушами, которые ваяли псы для новых детей. А мои хвостатые братья и сестры уже бегали молодыми щенками, ожидая дня, когда им можно будет вступить в отряд Диких Псов, а Дана умоляла их уйти в лес.
Так мы долго жили в мире, пока я не встал на ноги и не начал повторять человеческие языки, что доносились до меня дуновением ветра. А мои родственники, стали молодыми псами и переодически приносили добычу из города. Я рос и крепчал и они уже не глумились надо мной. А человеческие дети, все ещё валялись беспомощными свёртками, в хвосте своих собачьих матерей и я улыбаясь, сказал первое слово "Хьюдоги". Это удивило мою мать и она зарычала, но не угрожающе, а словно не понимая меня. И тогда я зарычал ей в ответ. И она снова принялась выбирать блох с моего брата. О да! У моих родственников были имена. Мать Дана, дала их