Теперь о летописях. Мы часто забываем, что летописец – всего лишь человек, который может ошибаться, «врать как очевидец» и даже быть ангажированным кем-то. Это относится к «летописцам» всех времен и народов, независимо от их орудия труда (перо, пишущая машинка или ПК). Как писал Д. С. Лихачев, «источники могут тенденциозно искажать факты, следуя каким-то своим концепциям и раскрывая свои идеи. Поэтому задача историка не сводится к выбору источника своего повествования, а она заключена в открытии истины, сознательно спрятанной автором-современником» [61].
Однако нельзя сказать, что критики Гумилева отрицают значение этого фактора. И в этом смысле их методологические претензии к историческим трактовкам Льва Николаевича до известной степени оправданны. Гумилева часто упрекают в пренебрежении к источниковедению вообще и методу научной критики исторических источников в частности.
Так, Яков Соломонович Лурье в статье «К истории одной дискуссии» отмечает принципиальное различие между догадками, «простыми предположениями о возможности того или иного» и гипотезами, вытекающими в работе историка из анализа источников: «Науки о прошлом отличаются от иных эмпирических наук недоступностью „непосредственного наблюдения“. Тем более недопустимым представляется введение в эти науки построений, не вытекающих с необходимостью из материала источников» [65]. Гумилев же «начисто отвергает всякое источниковедение, объявляя его „мелочеведением“, при котором „теряется сам предмет исследования“» [65].
«Мелочеведение» – термин Гумилева (на наш субъективный взгляд, очень удачный), но вряд ли справедливо обвинение, что Лев Николаевич вообще отвергал какое-либо значение исторических источников. Однако вопрос «откуда взял Гумилев известия о…?» вполне обоснован. В данном случае недоумение Я. С. Лурье касается хана Мамая и его договоренностей с генуэзцами, но список этот можно долго продолжать, так как Лев Николаевич, делясь с читателями своими выводами, далеко не всегда давал себе труд объяснить, откуда они взялись.
Сложнее согласиться со следующей мыслью Я. С. Лурье: «Летописцы могли быть и часто действительно были тенденциозны, но эта тенденция отражалась в первую очередь на описании событий близкого им времени. В изложении событий далекой древности она выражалась лишь в отстаивании исконных династических прав Рюриковичей. Главное, к чему стремились составители ПВЛ и Начального свода, – разобраться в противоречивых и часто легендарных сказаниях о событиях IX–X вв. и, по возможности, датировать их. Подозревать Нестора и его предшественника конца XI в. (которого уж никак нельзя обвинить в „западничестве“) в коварных умыслах при изложении событий давно минувших лет нет оснований»