Прогулки по променаду. Даниил Серебряков

пришлось вернуться в отель к Катрин. С тяжёлым сердцем поднимался я по лестнице, ожидая привычного допроса и претензий, на которые моя супруга не скупилась, становясь с каждым годом всё более жестокой ко мне в своей болезни. Когда я поравнялся с дверью нашего номера, она внезапно распахнулась, и наружу вышел с иголочки одетый доктор с кожаным саквояжем в руке. Я сразу понял, что именно ему и звонил этим утром. Он, по всей видимости, тоже это понял, а потому вежливо поприветствовал меня и сообщил, что состояние Катрин удовлетворительное, хоть и далеко от идеального. Доктор порекомендовал мне лишний раз не беспокоить жену, но заверил, что уже через несколько дней её состояние должно вернуться в норму, когда пройдёт период акклиматизации – суровая неизбежность, обусловленная проживанием в северной части Европы. Я поблагодарил его за уделённое время, убедился, что он получил за него от моей супруги плату, и попросил на всякий случай заглянуть завтра.

      Катрин сидела за письменным столом у окна и аккуратно выводила ручкой текст на открытках, которые мы купили утром на станции. Родись она в Китае или в Японии, то из неё бы вышел отличный каллиграф. Латинский алфавит, к сожалению, не в состоянии предложить ту свободу для выражения себя через изящность линий, коей славятся многие другие, чуждые нам системы письма. Я подошёл к жене и с интересом заглянул ей через плечо: несколько открыток уже были заполнены и лежали в стороне, оставалось ещё не меньше пяти. Катрин сухо поздоровалась и продолжила выводить роскошную букву А, уделяя особенно много внимания нижней части. Заметив, что я попал под дождь, жена спиной отодвинула меня, боясь, как бы случайно упавшая капля не испортила результат её терпеливого труда. Я с пониманием отошёл и быстро переоделся в сухую и более подходящую для домашней обстановки одежду.

      Многие наши вечера проходили именно так – в тишине. Каждый занимался своими делами и старался не мешать другому. Если бы не общий счёт в банке, можно было бы подумать, что мы просто снимаем комнаты в одной квартире и не имеем никаких отношений, помимо терпеливого соседства. Поначалу всё было иначе, но чем дальше прогрессировала болезнь Катрин, тем меньше в ней оставалось энергии и живости. Несмотря на то что моя жена часто выказывала мне претензии и жаловалась на малейшие неприятности, мы почти не ругались. В конце концов я научился чувствовать натяжение струн её души и действовать соответствующим образом, стараясь предупредить все возможные проблемы. Получалось неплохо, чем я практически гордился. Семейную жизнь я ни с кем не обсуждал, а потому со стороны всё выглядело нормально и естественно, – только родители Катрин были в курсе той тяжести, коей обзавелись наши отношения.

      В отеле имелась небольшая библиотека, в которой я одолжил несколько развлекательных книг, они скрасили мне ожидание ужина. Дождь не переставал, а потому ничего другого делать не оставалось. В иной ситуации я бы, наверное, сильно расстроился из-за того, что у меня пропадает целый день отпуска, но я уже третий месяц как не работал, о чём Катрин не