– Это комплимент?
– Это диагноз.
Она исчезла. Геннадий захрапел в картонной коробке. А я смотрел на билет в театр, выписанный кровью. Завтра предстояло играть в игру, где ставкой были не души.
Что-то внутри шептало: Лия смеялась где-то в темноте.
Глава 3. Театр гниющих кукол
Городская канализация дышала. Стенки тоннеля, покрытые бирюзовой плесенью, пульсировали, словно гигантские легкие. Каждый вдох выталкивал из трещин потоки теплого воздуха, пахнущего гнилыми зубами и детскими страхами. Жнец шаркал сапогами по липкому полу, зажигалка в его руке отбрасывала синеватые блики на ржавые трубы, с которых капала черная жижа. Геннадий плелся следом, его пальцы – высохшие ветви – царапали стены, оставляя за собой борозды из слизи и ржавчины. В реальном мире они были всего лишь бомжами, бредущими сквозь ливень. В мире Жнеца – псами смерти, пробирающимися сквозь кишки города.
– Эй, Жнец! – Геннадий шлепнул ладонью по луже, поднимая веер брызг. – А тут рыба водится?
– Тут водится то, что даже рыба есть не станет, – проворчал я, прижимая ладонь к груди. Кашель подступал волной, угрожая вырвать легкие через горло.
– Ну тогда на уху не рассчитываем, – вздохнул Геннадий, поднимая с пола что-то, напоминающее оторванный палец. – А это?
– Чей-то грех. Положи на место.
Геннадий сунул «палец» за обшлаг рваной куртки, словно бездомный пес, прячущий кость. Его глаза, мутные, как болотная вода, сверкнули:
– Грехи вкуснее, если их поджарить?
Стена впереди застонала. Кирпичи поползли в стороны, обнажая портал, обрамленный костями. Над входом висела афиша, написанная кровью:
«ФАУСТ. ВСЕ РОЛИ ИСПОЛНЯТ ВАШИ ТРАВМЫ.
АНТРАКТ – СБОР УРОЖАЯ.
ПРИГЛАШАЮТСЯ ТОЛЬКО ОБРЕЧЕННЫЕ».
Я пнул Геннадия ниже спины:
– Ты и есть обреченный. Вперед.
– А билеты?
– Твоя жизнь – и есть билет.
Ложа для незваных. Первый акт: «Продажа души со скидкой»
Зал Театра Демиургов был вырезан из гигантского черепа. Своды, испещренные трещинами, источали желтый свет, словно гнилые зубы, подсвеченные изнутри. Кресла, обтянутые кожей самоубийц, скрипели под невидимыми зрителями. Жнец упал в сиденье, с которого сочилась черная смола. Рядом материализовалась Смерть – сегодня в платье из разорванных кинопленок, где кадры показывали его прошлые смерти: падение с моста, выстрел в затылок, удушье в гробу.
– Ты опоздал на два века, – сказала она, поправляя клипсу в форме микрофона на его воротнике. – Они уже продали три лота.
– Лоты?
– Души. Сегодня аукцион. – Она ткнула ногтем в программу, где буквы копошились, как черви. – Твой старик из библиотеки – лот номер четыре.
На сцене Мефистофель в костюме из спинных хребтов склонился над Гретхен. Ее платье было сшито из детских писем, а вместо сердца – будильник, отсчитывающий секунды до конца.
– «Ты