Только вот предусмотрительность предусмотрительностью, а человечка-то, такого вот беззащитного, можно и поднять.
Пока не поздно еще.
Я легонько сплетаю жилки на мертвой кисти. Красно-белое – к серому. Ощущение словно трогаю нечто скользкое, податливое. Гнилое.
Не люблю работать с мертвецами.
– Бастель, вы как?
Сагадеев приблизился, заглянул в лицо.
Я с трудом сфокусировал на нем зрение, всплывая от темных стен покойницкой к багровости обер-полицмейстерских щек.
– Попробую освободить вход… дам знак…
– Очень хорошо.
За спиной Сагадеева разбегается по лопухам новоприбывший пехотный взвод.
Пехота – это славно, думается мне. Лишние люди не помешают.
И снова – морг.
Захваченной кистью я пробую согнуть пальцы. Неуверенно, но ладонь раскосого мертвеца все же сжимается в кулак. Ага, сейчас локоть…
Жалко, при трупе нет револьвера. Не чувствую. Видимо, избавили дружки от оружия. А вот за голенищем есть нож.
Я торопливо забираю чужое тело под свой контроль. Узкие глаза взблескивают белками. Челюсть раскрывается и схлопывается. Подтягивается к животу нога.
И прорезается слух.
Мимо скрипят туфли – в полукафтане и шароварах, при сабле за поясом в комнатку к двум «козырям» прибавляется третий.
А я-труп всего один. Управлюсь ли?
Покров сползает. Теперь можно и по стеночке вверх…
Связь с Подгайным вдруг рвется.
Светло-зеленые нити лопаются с сухим треском, отстают, отлетают. Там, на солнце, потерявший сознание надзиратель мешком свалился в траву.
Как некстати!
Я остаюсь один и чуть не выпускаю мертвеца из управления. Коленом – в пол. Отклониться. Затылок прижать.
Вдох-выдох.
Ах, Симеон, Симеон!
Времени в запасе – секунд сорок, дольше мне труп не удержать.
Нож – в нетвердые пальцы. Спрятать за бедром. Левее – крадущиеся шаги. Громко я все-таки коленом-то…
– Кто здесь?
В покойницкую просовывается бородатая рожа. За рожей – рука с револьвером.
Свет от лампы не достает до того места, где прячусь я-труп. Но край измаранного покрова виден хорошо. На него бородатый и ловится.
Нагибается:
– Это чей-то?
Он даже успевает повернуть голову. Наверное, даже видит смазанное от близости движение моей руки.
Но тут нож раскраивает ему шею.
Кровь брызжет в стену и на меня. Револьвер меняет хозяина – из холодеющей руки в еще более холодную.
Перешагнув через хлюпающего горлом, мелко подрагивающего «козыря», я ковыляю к блондину и цыгану.
Секунды утекают. Держать мертвеца становится все труднее.
Я толкаю дверь, наваливаясь плечом, распахиваю как можно шире.
Вдох-выдох.
– Ну что, борода, как там, в мертве…
Увидев меня, блондин теряет дар речи. Потом шепчет:
– Цымба, ты?
В глазах его изумление