В центре архитектурного ансамбля по-прежнему стояла старая ветхая голландская школа, пережиток тех времен, когда вся эта часть Бруклина еще была сельской местностью. Когда зимой задувал холодный ветер, деревянные балки старого здания скрипели, и одноклассники Артура шутили, что это призрак Вергилия[62] стонет, слыша, как его прекрасные латинские стихи декламируют с бруклинским акцентом.
Гиперпродуктивность Артура в те годы отчасти была подстегнута тревожностью: еще когда он учился в «Эразмусе», удача начала отворачиваться от его отца[63]. Часть вложений в недвижимость себя не оправдала, и Саклеры были вынуждены перебраться в более дешевое жилье. Исаак купил обувную мастерскую на Гранд-стрит, но она прогорела и в итоге закрылась. Некогда продав свой бакалейный магазин, чтобы финансировать вложения в недвижимость, теперь Исаак обеднел настолько, что согласился за небольшую плату встать за стойку чужого магазина.
Артур вспоминал, что в те годы он часто мерз, но никогда не голодал. В «Эразмусе» было агентство по трудоустройству, помогавшее учащимся найти работу вне школы, и Артур начал брать дополнительную работу, чтобы поддерживать семью. Он разносил газеты, доставлял цветы[64]. У него не было времени ни встречаться с девушками, ни ездить в летний лагерь, ни ходить на вечеринки. Он работал. В зрелые годы предметом гордости для него было то, что он ни разу не брал отпуск[65] и не отдыхал в каникулы до двадцати пяти лет.
Но даже при такой нагрузке Артур ухитрялся выкраивать время, чтобы заглянуть в иной мир: жизнь за пределами Бруклина, другую жизнь, которая казалась настолько близкой – руку протяни и дотронешься. Время от времени он делал перерывы в своем безумно насыщенном расписании и поднимался по ступеням лестницы Бруклинского музея, проходя сквозь строй ионических колонн в просторные залы, чтобы полюбоваться выставленными там произведениями искусства[66]. Иногда работа курьера заводила его в Манхэттен, в самый центр, вплоть до особняков «позолоченного века» на Парк-авеню. В Рождество он разносил по адресам огромные букеты живых цветов и, шагая по широким улицам, заглядывал сквозь ярко освещенные окна[67] в квартиры, видя внутри таинственное мерцание рождественских гирлянд. Когда он с полной охапкой цветов входил с морозной улицы в большое здание с привратником, его обволакивало бархатное тепло вестибюля, и ему нравилось это ощущение[68].
В 1929 году грянула Великая депрессия, неудачи взялись за Исаака с удесятеренной силой[69]. Все его деньги были вложены в доходные дома и теперь стали бесполезны: он лишился и той малости, которую имел. На улицах Флэтбуша мужчины и женщины с отсутствующими взглядами стояли в хлебных очередях. Агентство по трудоустройству в «Эразмусе»[70] начало принимать заявления не только от учеников школы, но и от их родителей. Однажды Исаак созвал своих троих сыновей. С проблеском старинной фамильной гордости во