– Кто?
– Тот, кого они продают, – я показал на старух, мирно сидевших на паперти.
– Христос.
– А почему его приколотили к дереву?
– Ты спрашиваешь меня так, будто я стояла рядом и подавала гвозди, – проворчала бабушка и снова пощупала свою плоскую грудь. Наверно, проверяла: там ли бритва?
– Пранас говорит, будто мы его приколотили…
– Мы?
– А разве человека можно прибить к дереву гвоздями?
– С человеком все можно… Как с подошвой. Его и приколотить можно, и отодрать, и снова приколотить. А тебе, Даниил, все знать надо, – упрекнула она. – Чем меньше знаешь, тем лучше.
– Кому лучше?
– Всем. Ну зачем тебе, например, знать о том, кто его приколотил? Разве ты его с креста снимешь?
– Нет.
– Вот видишь. Разве накажешь тех, кто распял его?
– Они же давно умерли.
– Вот видишь. Разве кому-нибудь докажешь, что его прибили не мы. Что-то мне не верится, чтобы мы на такое дело силы тратили…
– Не докажу.
– Вот видишь… – сказала бабушка негромко. – Зачем же тебе знать?
Я давно не видел ее такой печальной и усталой.
– Выходит, кто больше знает, тот больше и мучается.
– Но ты же, бабушка, сама говорила: человек приходит в мир для страданий…
– Помни лучше о господине Дамском… о его двоюродном брате… о своем мизинце… А про человека на кресте забудь. – Бабушка замолкла, глянула куда-то в сторону паперти, зажмурилась от солнца и сказала: – От жары, видно…
– Что?
– Болит.
– Может, ты бритвой порезалась?
– Нет. Там… внутри… другая бритва… О Господи! – воскликнула она вдруг и побледнела.
– Тебе плохо?
– Как же я забыла? Господи! Столько протопали зря.
– Ничего ты не забыла, – сказал я. – Сундучок с тобой, бритва с тобой.
– Из-за нее нас и не пустят!
– Мы же ее не украли. Нам же ее для господина Дамского…
– А если нас обыщут? Если найдут? В тюрьму с бритвой!..
Тут и я призадумался. На самом деле, бритва из Америки могла все испортить. А вдруг мы с бабушкой решили зарезать часового? Или начальника?
– Придется топать назад к Элиазару. Как же я не подумала, дура такая!..
– Я постою с ней во дворе, пока ты будешь с отцом разговаривать, потом ты постоишь с ней.
– Нет. Надо возвращаться. Понеси-ка, Даниил, сундучок, что-то у меня сердце шалит. Город – это все-таки город.
Элиазар встретил нас так же радостно, как в день приезда. Он поднялся из-за стола, отложил в сторону какую-то шляпку, воткнул иголку в лацкан пиджака и просопел:
– Ну как? Были? Попали?
– Почти, – буркнула бабушка. – В последний момент бритва помешала.
– У вас нашли бритву? – оживился шапочник.
– Ничего не нашли. Послушай, Элиазар, можно ее спрятать у тебя до завтра?
– Ради