А Борька, с уже перепачканными липкими пальцами и даже носом, добавил: «А может, дождаться дядю Костю?»
– Чтобы покрасить люстру, не надо быть ни придворным живописцем, ни театральным художником, – назидательно пробасил папа. – Приучайтесь всё в жизни делать ловко, хорошо и красиво. Вот я сейчас так всё сделаю, что ни одна капля краски не упадёт на костюм!
И папочка принялся за работу. Расставил банки с краской и поднялся на несколько ступенек лестницы. То, что папочка не захотел снять свой элегантный костюм, нас с Любочкой очень развеселило. Мы чувствовали, что просто так дело с люстрой не кончится…
Папочка взял новую кисть с яркой этикеткой, обмакнул в широкую банку, удалил о край излишек краски и с потягом сделал первый сочный мазок по кованому завитку. Прищурился оценивающе. Взглянул на Борьку, стоявшего внизу с раскрытым ртом и заворожённо глядевшего на священнодействующего отца.
Папочка не спеша красил люстру, а мы наблюдали. При этом он ударился в воспоминания, он всегда умел интересно рассказывать:
– Когда мне было восемнадцать лет, я был отчаянно провинциален, но имел великое желание петь. Мой учитель пения Дмитрий Андреевич Усатов, превосходный человек и учитель, сыграл в моей судьбе артиста огромную роль. Он был особенно строг ко мне и, как я догадывался, по той причине, что любил меня несколько более других учеников. Усатов имел редкую и, пожалуй, благородную привычку говорить мне о всех моих недостатках и промахах с чарующей простотой, от которой у меня зеленело в глазах. Например: «Шаляпин, не шмыгай носом во время обеда, не чавкай», – говаривал он, когда я с аппетитом поглощал огромный кусок отбивной, сидя за прекрасно сервированным столом, накрытым белой скатертью, у него в доме. «Шаляпин, не бери в рот большие куски!»
Я жил тогда впроголодь, и учитель, узнав об этом, уговорил меня обедать у него.
За столом прислуживала девушка, подставляя разные тарелки, на столе лежали салфетки, ножи, вилки, и всем этим надо было уметь пользоваться… Вначале это было для меня мучительно трудно, но потом я понял, что это совсем не плохо и даже удобно. Только надо уметь.
Однажды подали кушанье совсем простое, но доселе не виданное мною, и я не знал, как его надо есть. В тарелке с зелёной жидкостью, оказавшейся приправленным куриным бульоном, плавало яйцо, сваренное вкрутую. Я стал давить его ложкой, оно, разумеется, выскочило из тарелки на скатерть, откуда я его снова отправил в тарелку, поймав двумя пальцами.
Усатов смотрел на всё это молча, хотя и неодобрительно. И я ему за это был признателен. Кроме того, я для себя сделал важный вывод: при людях надо всегда знать, когда можно немножко посмеяться, а когда и промолчать. Уверен, Усатову, глядя на меня, хотелось рассмеяться, но он пощадил