– Угу.
– Послезавтра приеду. Возьму выходной. Тогда и поговорим.
Последние полтора года Наталья жила за городом, в роскошном коттедже. Патронажествовала над мамой ректора, получала хорошую зарплату, наслаждалась природой и перечитывала вслух старушке русскую классику.
В общежитии политеха за Натулей осталась 9-ти метровая комната со скрипучей кроватью, трехстворчатым шкафом и письменным столом, который одновременно исполнял роль целой кухни: на нем стояла однокамфорная плитка и электрический чайник. Остальные удобства были в конце длинного коридора. Вот там мне и предстояло обосноваться. После хором Стефана – жильё не очень завидное. Но я была рада и этому. Иначе пришлось бы возвращаться в Заполье. Вот радость-то!!! А если вспомнить к каким ухищрениям мне пришлось прибегнуть, чтобы вырваться из «родного болота»…
Мне хотелось в город. Я ныла и нудила целый месяц после окончания школы – мамочка стояла насмерть. Она твердо решила, что я продолжу трудовую династию, то есть пойду работать на швейную фабрику строчить ночные рубашки из сатина и тяжелые льняные пододеяльники. У меня же при виде допотопной швейной машинки начинался паралич конечностей. Что уж говорить об мощных производственных агрегатах!
– Так и денег нет таких, чтоб тебя выучивать, – сокрушалась мама сердито. – От отца-то проку мало.
От папаши в самом деле было толку – чуть! Он только пьянствовал, да шатался с гармошкой по свадьбам, дням рождениям и прочим торжественным оказиям. Пел и пил, пил и пел…
Тогда я решилась на шантаж.
– Пойду замуж за Калача, зовет, – сказала я маме после очередной ссоры.
– За бандюгана этого?! – ужаснулась мать.
– Так у него деньги есть, – беспечно чирикнула я.
Мама побледнела, покраснела, а потом каким-то непривычным для меня тоном, решительным и вместе с тем жалким, сказала:
– Ну, Корделия! Всё, Корделия! Собирай вещи, идем.
И привела меня к Наташе. Что Натка – моего папаши дочка, было известно всем. Мама всегда игнорировала Наталью, задирала перед ней нос и никогда не говорила ей «здрасте». А тут, прямиком – в квартиру, с улыбочкой, без стеснения:
– Вот Наташенька, – сказала сладко. – Забирай с собой в город, – и ткнула меня в бок, чтобы я убрала с физиономии маску Буратино – тупую и дубовую.
– С какой радости? – поинтересовалась Наталья Петровна хмуро.
Её наш визит огорошил.
– Так, сестренка твоя, – нагличала напропалую мама. – Родная кровь – не водица.
У меня от такого оборота событий пропал дар речи. Моя мама всю жизнь была тихая, неприметная, пришибленная домашними заботами и алкоголиком-супругом. А тут такой демарш! Улыбалась мама ядовито и торжествующе, эта улыбочка была предназначена мне. Мама не сомневалась, что сейчас нас выпрут, и она сможет с чистой совестью утверждать, что сделала все возможное, чтобы осуществить мою мечту.
Я