Ито помолчал, ощущая, как его собственные слова становятся все более искаженными, как гипотеза, которую он сам же выдвигал, превращается в нечто пугающее, совершенно чуждое ему. Но несмотря на это, внутри него, как неугомонное эхо, продолжал звучать один и тот же вопрос: "А что если он действительно так и думает?"
Он посмотрел на Окубо, который молчал, но в его взгляде было отражение чего-то похожего на понимание – возможно, это тоже одна из тех неизведанных троп, где все могло быть намного темнее, чем они могли себе представить.
– Ты прав, – сказал Окубо, его голос был мягким, но резким одновременно, как когда понимаешь всю глубину происходящего. – Если убийца воспринимает модель как объект, как товар, то его действия – это не просто преступление. Это послание, часть его искаженной картины мира.
Ито кивнул, но уже знал, что это открытие не даст ему покоя. Ито молча передал Окубо вторую фотографию, и тот, вглядываясь в изображение, склонил голову, словно пытаясь прочитать скрытое послание в этом ужасном образе. Строгий, аккуратный лик девушки, полностью поглощенный бетоном, был одновременно восхищением и ужасающей жестокостью. Ито знал, что на этот раз он не ошибается, что эта картина, как и первая, была свидетельством не только убийства, но и некой кощунственной трактовки искусства. Окубо, едва ли не с болезненным взглядом, задержался на фотографии. Его глаза перескакивали с лица девушки на ее искаженное тело, пытаясь вычленить из этого бесформенного хаоса хоть малейшее ощущение того, что когда-то было живым. Наконец, он вздохнул и с заметным усилием сказал:
– Она… она очень похожа на Венеру Милосскую.
Ито почувствовал, как по телу прошел холодок. Он знал, что сейчас они стояли на пороге чего-то намного более мрачного, чем просто совпадение. Венера Милосская – этот символ красоты, совершенства и бессмертия, ставший воплощением классической идеализации тела, превращался в нечто искаженное и опасное в этих убийствах. Статуя, которая была признана символом любви и изящества, теперь служила для убийцы инструментом насилия, исподтишка разрушая ее невинный облик.
Ито тяжело вздохнул и, не отворачиваясь от изображения, сказал:
– Эта девушка на фото – Сакура Миядзаки. Она работала бухгалтером в крупной юридической компании.
Слова, произнесенные Ито, были как прорехи в том, что раньше казалось понятным и логичным. В их мире все было перевернуто, извращено и разложено по полочкам убийцей, который, возможно, не был бы таким уж безумным, если бы не воспринимал каждый поступок, каждое действие жертвы через призму своих искаженных взглядов на искусство. Окубо снова взглянул на Сакуру