– Что за любовь к дурацким вопросам? – усмехнулся офицер и внимательным взглядом впился в ее лицо.
Знал ли он, сколько она работала ради этой паршивой коробки? Сколько страха вытерпела, развозя порченный, но такой необходимый провиант по магазинам, и сколько седых волосков прибавилось в ее красивые золотые локоны за время службы? Не знал. Потому что привык к тому, что все блага мира валяются у его ног. Потому что на ней был парик шоколадного цвета.
Ника смотрела на военного и чувствовала, как в груди разгорается бешеная ненависть. То самое чувство, что выжигает душу дотла. От неистовой, хлещущей по венам злобы задрожали руки и запекли глаза. Она сжала ладошки в кулаки и шагнула офицеру навстречу.
– Вот так просто взял и выбросил? – Злым шепотом спросила Ника и приподнялась на носочки, чтоб быть хоть чуточку выше, но Марк все так же возвышался над ней подобно скале. – Просто так сказал «кыш» и за это я должна пригласить тебя в гости? Да пошел ты, офицер, ко всем чертям, – на этом она плавно обогнула его и подняла пустую коробку с земли. Потом наклонилась и принялась собирать в нее уцелевший провиант. Масло, дрожжи, помятые банки сгущенки, чай. Слезы вдруг подступили к горлу. Комок такой величины стал, что не сглотнуть. И зажгло глаза и опалило щеки. От обиды – дикой, неистовой. От несправедливости.
Захотелось крикнуть на весь мир: Господи, за что ты так? Почему Сашка не вернулся с войны, а этот придурок топчет землю? Отчего Вера каждый вечер спрашивает – придет ли завтра папа? А послезавтра? И строит дочка планы на будущее только с ним – родным. И невдомек ей, маленькой, что папу давно похоронили в братской могиле на тридцатом километре. Не обнимет больше, не потреплет по золотой макушке…
Опустила веки, и злые слезы градом потекли – не видно было, что офицер закурил нервно, запустил пятерню в густую шевелюру и присел рядом на корточки.
– Ладно тебе, мелочи все, – Марк выдохнул дым под ноги и встретился с горящими ненавистью серыми глазами.
– Мелочи, – мотнула головой Ника, словно не веря в абсурдность ситуации.
И понятно стало, что не отпустит ее, сколько бы ни плакала. И поехать с ним придется. А потом сигануть бы с крыши, да только Вера с Ташей дома ждут. Вот он дом – крикни, и выбегут, только защитить ее – Нику, все равно некому.
Она зло глянула из-под косой челки, выпрямилась, не отпуская из рук опостылевшей уже коробки, и бросила отрывисто:
– Жди здесь. Машину все равно не брошу – служебная она.
Офицер щелчком пульнул окурок в ближайшие заросли шиповника и кивнул в ответ. Не было на его лице ни удивления, ни хоть какой бы то ни было эмоции. Только скука.
Ника поднялась в квартиру, сунула в руки Таше коробку и, не переступая порога, зашептала:
– Ничего не спрашивай, слышишь? Скажи Вере, что я у соседей да спать ее скорей укладывай.
Таша в ответ зажала рот ладонью и закивала часто-часто. Поняла, что дурное случилось. Иначе