Пустоту, образовавшуюся в его душе, теперь сможет заполнить только прикосновение к этим розовым губам, от которых он не мог оторвать глаз. Да-да, старая как мир тоска, властвовавшая над ним, утихнет лишь в ее объятиях. В тот самый первый вечер кровь Авинаша Пиллаи оказалась отравлена ядом безнадежности и ревности, которые в нем пробуждала самодостаточность этой юной женщины.
Ровно в тот момент, когда он наконец коснулся губами миниатюрной ручки, благоухающей лавандой, Эдит окружили давние подруги, радостно заверещавшие:
– Эдит му! Какой сюрприз! Так ты в Смирне?
Они потянули ее к обитому розовым шелком диванчику в дальнем конце зала.
– Дорогая, где ты пропадала? Тебя целых два года никто не видел. Мы, честно говоря, даже немного обиделись на тебя.
– Идем, нам столько надо тебе рассказать! Ты ушам своим не поверишь!
Фуршет перерос в роскошный пир. Авинаш пытался заговорить с Эдит, но впустую. Сидевший рядом с ней атташе-француз втянул ее в бесконечную беседу ни о чем. Когда Эдит вскользь улыбнулась Авинашу, сидевшему наискосок, он заметил у нее щелочку между передними зубами, что еще больше подстегнуло его желание. На миг, на один короткий миг их взгляды пересеклись. Чуть раскосые черные глаза, обрамленные изогнутыми ресницами, вспыхнули, точно разгоревшиеся угли. И в тот момент у них появилась общая тайна. А может, опьяненному первой любовью Авинашу это только показалось.
Тем временем атташе-француз заплетающимся языком обратился к Джульетте, сидевшей во главе стола:
– Милая госпожа Джульетта, если бы ваша дочь родилась мужчиной, я бы немедленно взял ее на службу и сделал из нее шпиона. Такой чистейший стамбульский выговор не услышишь даже у турчанок. Браво, ей-богу, браво! – Он, по-видимому, перебрал вина, подававшегося безостановочно.
Джульетта покачала головой с ледяным выражением лица, какое обычно использовала при разговорах со слугами. Несколько человек за столом украдкой посмотрели на Авинаша.
В разговор вмешалась Эдит:
– На самом-то деле по-турецки я знаю совсем немного. Ребенком научилась кое-чему от нашего управляющего Мустафы и его жены Сыдыки. А в Париже я подружилась с одной девочкой из обеспеченной стамбульской семьи. И когда мы хотели посекретничать, то переходили на турецкий. С тех пор я и начала те немногие слова, что знаю, произносить на стамбульский манер.
Джульетта нахмурилась. Очевидно, ее совершенно не радовало то, что дочь владеет турецким. Авинаш и эту деталь отметил у себя в памяти.
– Суп чудесный! Рыба так и тает во рту. Ах, какое наслаждение! – сказала