Но взгляд Нуски сразу же скользнул вбок, ища в тени жасминовых кустов одну фигуру. На длинном золотом ложе с синим бархатом, за отдельным столом расположился Октавий. Рабы, устроившиеся поодаль от него, отделяли для него мякоть персиков от косточек, а затем кормили своего короля, стараясь не запачкать соком даже его губы.
Лениво и незаинтересованно Октавий обратил свой взор на вошедших. Не будь он одет в мужскую кроваво-красную тогу, любой бы сделал вывод, что перед ним женщина, да ещё и самая прекрасная, только снизошедшая с небосвода. Каштановые локоны спадали на узкие плечи; кожа Октавия была бела, а глаза поражали своим бирюзовым отливом, подобным цвету моря в самый ясный день. Его гладкая кожа смущала взор, а на обнажённых ногах еле-еле угадывались контуры мускулов.
Этот король был рождён, чтобы повелевать, наслаждаться своей властью и ошеломлять знать своей нескромной красотой, которую он охотно демонстрировал. Но как только Октавий сел, облизнул губы от сладкого сока, а затем шлёпнул нерасторопного слугу по щеке, приказывая убраться, Нуска уже чувствовал, как пот льётся по его рукам от подмышек до пальцев.
Октавию не нужно было говорить – в этом дворце был выдрессирован каждый раб. Он поманил рукой, а Нуска тут же машинально повиновался, упав в ноги королю и свесив голову в поклоне.
Просто он знал, что будет, если этого не сделать. И видел тела тех, кто не соглашался повиноваться.
– Приветствую короля Сонии Октавия, подобного звёздам, – кое-как промямлил Нуска. Он так давно не был во дворце, даже не помнил, что нужно говорить. Однако его напряжённое тело и раскалённый мозг в точности знали, что нужно делать, чтобы бич не коснулся спины, а тавро больше никогда не прожгло спину.
– Я давно тебя не видел. И ты в неподобающем виде, – обратился к нему Октавий бархатным голосом. Его тонкие пальцы коснулись лица Нуски, подняли его голову. Пушистые длинные ресницы скрыли подёрнутые негой глаза короля. – Пусть другие рабы умоют и оденут тебя. Сегодня я позволяю тебе присоединиться к моему пиру.
Сердце Нуски забилось медленнее. Он не чувствовал себя ни живым, ни мёртвым. И лишь знакомый запах тёмной дэ на секунду привёл ослабевшего лекаря в чувство. Это произошло, когда его уже тащили в королевские термы и на ходу раздевали. Рабы спешили как можно скорее выполнить приказ, а потому просто столкнули уже нагого Нуску в бассейн. Благо там было неглубоко, иначе бы он тут же пошёл на дно.
Вода была почти что горячей. Круглые сутки во дворце короля топились печи, а жар от них под ногами проводился так, что и вода, и плитка сохраняли тепло. Из серебряных кранов на мраморные плиты лилась вода. Запах цветочных духов и ароматных масел был так силён, что голова кружилась сильнее, чем от опьянения.
Возможно, Нуска попытался бы утопиться, предвидя всё, что ему придётся пережить на этом пиру, однако тёмная дэ снова пощекотала его кожу, а тихий голос над ухом будто вдохнул в него желание жить:
«Это