– Вот я и в безопасности! – воскликнула Анжелина. – Благодарю вас, мсье, за то, что проводили меня.
В эти декабрьские дни солнце садилось рано, темнело быстро.
– Я прощен, мадемуазель? – спросил Луиджи. – Мне так хотелось бы стать вашим другом! На большее я не могу рассчитывать, ведь у вас есть жених.
Слово «жених» Луиджи произнес насмешливым тоном. Молодая женщина, развеселившись, остановила ослицу. Едва ноги Анжелины коснулись земли, она стала прощаться со скрипачом:
– Нам надо расстаться до въезда в деревню.
Цыган взял в свою руку ее тонкие пальцы, затянутые в кожаную перчатку, и наклонился, чтобы поцеловать их.
– Понимаю, – жалобно протянул он. – Вы не хотите, чтобы вас видели в обществе бедного бродяги. Ба, да я найду сарай, где проведу ночь, думая о вас! Скажите хотя бы, как вас зовут, и я буду бережно хранить ваше имя в своей памяти.
– Нет! Мне очень жаль, но я не назову вам своего имени, – решительно сказала Анжелина.
Взяв Мину под уздцы, она пошла в сторону деревни. Скрипач пожал плечами, а потом крикнул ей вслед:
– Тогда для меня вы будете Виолеттой! Мы обязательно с вами еще встретимся! До свидания, Виолетта!
Анжелина даже не обернулась. Экспансивный Луиджи разбередил в ней рану, так и не зажившую после странного отъезда Гильема Лезажа. «Где он? Он покинул меня в феврале, во время Великого поста, и обещал вернуться. В тот вечер – я в этом уверена – мы зачали нашего ребенка. Мы были полны страсти и отчаяния… Я не могла оторваться от него, я умоляла его целовать меня вновь и вновь…»
Молодая женщина вошла в таверну в расстроенных чувствах. На ее плечи словно легло тяжкое бремя. Она как будто сразу постарела.
Анжелина поставила Мину в конюшню, сняв с нее седло и упряжь. Здесь всегда лежало сено, стояли ведра и бочка с водой.
– Здравствуйте, мадам! – Анжелина устало поздоровалась с пожилой женщиной, сидевшей около камина. – Мне нужна комната.
– Я вас узнала! – воскликнула хозяйка. – Вы приезжали в прошлом месяце.
– И обязательно снова приеду в январе, если только не решу воспользоваться дилижансом.
– Э-э-э! Понимаю!
Протяжное «э-э-э» было свойственно языку жителей гор, неразговорчивых, но стремившихся быть вежливыми со своими собеседниками.
Анжелина прошла в узкую комнату с кроватью, одним стулом и небольшим столиком, на котором стояли кувшин и цинковый таз. Здесь ей предстояло провести ночь.
– Гильем! – вздохнула она. – Скрипач не так уж и неправ. Если бы ты любил меня так горячо, как говорил, ты бы уже вернулся.
Анжелина сняла промокшую пелерину. Снег растаял на шерстяной