Похитители рождества. Валерий Введенский

сыну именовать его папенькой?

      – Модест Митрич предложение мне сделал. А его приняла.

      – Ты же в Христовы невесты собиралась стать…

      – И стану, когда время придет. Модест Митрич, в отличие от тебя, человек набожный, вместе с ним и пострижемся. Видишь, какую икону подарил? Старинная, очень ценная, семейная его реликвия.

      – Познакомишь нас? – тут же спросил Иван Дмитриевич.

      – В другой раз. Он… он в лавку ушел.

      И опять смущение на лице.

      – Врешь. Что ему там делать? Сегодня все лавки закрыты.

      – Сказал, замки надо проверить.

      – Маменька, вы же говорили, врать – большой грех, – напомнил Прасковье Никитушка. – А сами врёте.

      Иван Дмитриевич выскочил из гостиной и, не говоря ни слова, прошелся по квартире, распахивая двери и заглядывая в комнаты. Прасковья Матвеевна семенила следом:

      – Что ты делаешь, Иван? Прекрати. Ты тут не хозяин.

      – Вот когда квартиру будет оплачивать твой Митрич, я тут хозяйничать перестану.

      Прасковья Матвеевна заняла оборону перед дверью в столовую.

      – Ну-ка отойди. Отойди, – рявкнул на неё Крутилин.

      Дверь открылась изнутри. Мужчины долго разглядывали друг друга. Модесту Митричу было под сорок, одет он был по-купечески в короткий кафтан и плисовые[13] шаровары, заправленные в высокие сапоги. Волосы у него были редкие, каштановые с легкой проседью, борода, хоть и до груди, но аккуратно стрижена.

      – Прасковья, представь-ка нас, – произнес, строго глядя Модесту в глаза, Иван Дмитриевич.

      Ему, конечно, очень хотелось новоявленного «папеньку» задержать, доставить в сыскное и допросить не без пристрастия. Но пришлось сие желание сдерживать. Слишком уж пикантной была ситуация. Арестуешь, а потом в газетах пропечатают: «Начальник сыскной из ревности арестовал будущего мужа бывшей супруги». Да и злополучный Модест, вполне может оказаться не скупщиком краденого, а введенным в заблуждение добросовестным покупателем.