В какой-то момент зрение мое помутилось, но только до тех пор, пока я не заметил, что поверх очков вижу куда четче, чем сквозь них. Тут же я понял, что и головная боль моя прошла. Слух мой так напрягся, словно уши мои были до этого забиты серой. Казалось, я слышал, как дышит Кайлас где-то надо мной, и трещит огонь костра в лагере, ожидая, когда я приду к нему погреться. Я вспомнил себя молодым и беззаботным студентом. И в тот момент я ощущал себя таковым. Держать трос было неимоверно трудно, однако тяжесть эта была только в радость.
Мы работали в полной тишине, очевидно, каждый погруженный в свои ощущения.
Когда мы извлекли саркофаг, все рабочие, включая меня, не задумываясь и не сообщаясь друг с другом, на руках понесли его к выходу. Я хотел коснуться его. Я чувствовал, как кровь приливает к моим разбухшим пальцам, стремясь дотронуться до него. Поверхность его такая обжигающе ледяная вызвала столько наслаждения в моей распаленной работой коже. Я до сих пор удивляюсь, как я, старик, нес такой вес наравне с остальными рабочими. Но это чувство магнетического притяжения, словно наэлектризованной поверхности к моим рукам… Мне трудно описать это словами.
28 марта.
Я спал как младенец. Ночью рабочие погрузили саркофаг для отправки.
Мы собираем лагерь.
Утром приходили местные монахи, увидев, что здесь происходит, потребовали прекратить это немедленно и ушли, пригрозив вызвать правоохранительные органы. Слишком поздно.
Я пуст. Снова пуст. Я должен был сопровождать его в пути!
У меня раскалывается голова. Мне нужно прийти в себя и постараться распорядиться, чтобы все находки погрузили в микроавтобусы.
Скорее бы покинуть это место.