– Замка он мне не даровал, что верно, то верно! – с хохотом подтвердил прево. – Зато он позволил мне взять его, а это почти одно и то же.
– Ну, а если кто-нибудь сыграет с тобой злую шутку, добившись дарственной на замок?
– Э, да сумасброду будет оказан плохой прием, ручаюсь, пусть только попробует предъявить свои права! Вы с госпожой д'Этамп поддержите меня, и я заставлю молодчика раскаяться в его притязаниях. Да что ты, я совершенно спокоен: Нельский замок принадлежит мне, и это так же верно, дружище, как то, что моя дочка Коломба – твоя невеста. Отправляйся же с богом да возвращайся поскорее.
Когда прево произносил эти слова, в истинности которых ни он сам, ни его собеседник не имели причин сомневаться, в воротах, ведущих из четырехугольного двора в сады Большого Нельского замка, появилось третье действующее лицо в сопровождении садовника Рембо. То был виконт де Мармань.
Виконт тоже слыл претендентом на руку Коломбы, но претендентом-неудачником. У этого повесы были рыжеватые волосы, бело-розовое лицо; он был самодоволен, дерзок, болтлив и кичился тем, что занимает должность королевского секретаря; благодаря этой должности он и имел свободный доступ к его величеству вместе с борзыми, попугаями и обезьянами. Вот почему прево не ввели в обман ни кажущаяся благосклонность, ни мнимое дружелюбие его величества по отношению к де Марманю – ведь этой благосклонностью и дружелюбием он был обязан, по слухам, лишь тому, что брался за всякие поручения, даже и не особенно нравственные. Кроме того, виконт де Мармань уже давненько прокутил свои владения, и все его достояние зависело от щедрот Франциска I. А ведь щедроты эти в любую минуту могли иссякнуть, и мессер Робер д'Эстурвиль был не так легковерен, чтобы в таких важных случаях полагаться на прихоти короля, обладавшего весьма капризным характером. Он осторожно отклонил предложение виконта де Марманя, сказав ему по секрету, что дочь уже давным-давно помолвлена с другим. Благодаря этому признанию, объясняющему причину отказа, виконт де Мармань и мессер Робер с виду остались закадычными друзьями, хотя с того дня виконт возненавидел прево, а прево стал остерегаться виконта. Ведь, несмотря на приветливость и милые улыбки, виконт не мог утаить злобу от человека, для которого были открытой книгой темные дворцовые тайны и потемки чужих душ. Всякий раз, когда появлялся виконт, такой приветливый и предупредительный, прево готовился услышать дурные вести, которые де Мармань обычно сообщал ему со слезами на глазах, с напускным, деланным сочувствием, растравляя его рану.
С графом же д'Орбеком виконт де Мармань почти порвал. Больше того, их взаимная неприязнь просто бросалась в глаза, что при дворе бывает редко. Д'Орбек презирал де Марманя,