– Просто великолепное, – ответил Харрингей. – Разбитое, конечно же.
Смех Брунгильды, который до того звучал без остановки, вдруг смолк.
– Белка! – фыркнул капитан. – Не знал, что вы охочи до мелкой дичи, Брунгильда. Пришлю вам на Рождество чучело мыши.
Он не заметил выражения ее лица. А я заметил. Оно напоминало съемку мира с огромной высоты, которую показывают перед киножурналом, где все вертится: облака, континенты, моря, все одно за другим. Она внезапно и судорожно вскочила с яркой тигровой шкуры и растянулась ничком на траурно черном меху пантеры.
– Оставьте меня! – задыхаясь, прокричала она. – Уходите прочь, все! Уходите! Уходите!
Гости почувствовали, что что-то не так, и потянулись к выходу.
– Это и ко мне относится? – спросил капитан.
– Уходите! – вскричала она.
– И я тоже? – спросила Козявочка.
– Все, – всхлипнула Брунгильда.
Тем не менее, у женщины должна быть подруга, и она схватила ее за руку.
– Брунгильда! В чем дело? Ты плачешь. Я никогда не видела, чтобы ты плакала. Скажи мне. Мы здесь одни.
– Козявочка, он сделал это из-за любви.
– Да.
– Я только сейчас поняла, что это значит, Козявочка. Раньше я этого не знала. Всю свою жизнь я охотилась, убивала и делала из жертв чучела. Теперь с этим покончено, Козявочка. Он для меня все. Я выйду за него замуж.
– По-моему, это нельзя, Брунгильда, милая. Он же чучело.
– Тогда стану с ним жить.
– А что скажут люди?
– Люди не могут сладострастно насмехаться над девушкой, живущей с чучелом, Козявочка. Но я буду сажать его за стол и говорить с ним, как будто бы он живой.
– Брунгильда, ты просто чудо!
Я был с этим согласен. В то же время мое положение оказалось весьма затруднительным. Не так-то легко притворяться чучелом, когда твоя любимая страстно и безоглядно восхищается тобой, сажает с собой за стол, говорит с тобой при свете камина, все тебе рассказывает и даже плачет. Но если бы я отбросил маскировку, если бы признался в обмане, то ее новорожденная любовь наверняка умерла бы в зародыше.
Иногда она гладила меня по лбу, целовала его горячими губами, убегала, прыгала на леопардовую шкуру и лихорадочно, безнадежно занималась гимнастикой. Мне требовалось все мое самообладание.
Харрингей, как и сказал, заходил каждое утро, чтобы меня «обслуживать». Он настоял, что Брунгильда должна выходить на час, делая вид, что тут имеет место профессиональный секрет. Он давал мне бутерброд, стакан молока, тщательно отряхивал меня от пыли и массировал затекшие суставы.
– Нельзя массажем разрядить напряжение этой абсурдной ситуации, – сказал я.
– Верьте мне, – ответил он.
– Ладно, – согласился я. – Поверю.
Брунгильда вернулась, как обычно, примерно на пять минут раньше обговоренного часа. Целый час она выдержать не могла.
– Я так по нему скучаю, – сказала она, – когда не дома.