– Батюшки! Да это не театр. Здесь все пьют и курят в зале, – сказала Глафира Семеновна.
– Театр, театр, но только с выпивкой. Ничего не значит… Это-то и хорошо. Сейчас мы и себе спросим чего-нибудь выпить, – заговорил Николай Иванович, увидав халатника, и воскликнул: – Глаша! смотри-ка, какой ряженый разгуливает! В нашем русском халате и банном полотенце на голове Почтенный. Ты из бани, что ли? Так, кстати бы, уж веничек захватил.
– Plaît-il, monsieur? – подскочил к нему халатник, поняв, что о нем идет речь, и взмахнул салфеткой, перекладывая ее из руки в руку. – Que désirez-vous, monsieur? Un café, un bok?[193]
Николай Иванович посмотрел на него в упор и расхохотался.
– В какой бане парился-то: в Воронинской или в Целибеевской? – задал ему он вопрос.
Лакей, думая, что его спрашивают о костюме, ответил по-французски:
– Это костюм одного из племен, живущих в Египте.
Супруги, разумеется, не поняли его ответа. Николай Иванович, однако, продолжал хохотать и спрашивать по-русски:
– Как пар сегодня? Хорошо ли насдавали? Ладно ли веничком похлестался? Ах, шут гороховый! Ведь вздумал же вырядиться в такой наряд.
– Да что ты с ним по-русски-то разговариваешь? Ведь он все равно ничего не понимает! – остановила мужа Глафира Семеновна.
– А ты переведи. Ведь про баню-то наверное должна знать по-французски. Да и про веник тоже.
– Ты спрашивай, спрашивай, что тебе надо выпить-то.
– Café, cognac, bok? Qu’est-ce que vous désirez, monsieur? – повторил свой вопрос лакей.
– Гляс. Аве ву гляс? Апорте гляс. Компрене ву? – сказала Глафира Семеновна.
– Oh, oui, madame. Vous recevez tout de suite. Et vous, monsieur?[194]
– Кафе нуар и коньяк, – дал ответ Николай Иванович.
Лакей, шлепая туфлями, побежал исполнять требуемое.
Супруги сели. Вскоре раздвинулся занавес и стали выходить на сцену актеры. Вышли два усача, одетые во все белое, поговорили на гортанном наречии и стали махать друг на друга саблями. Помахали и ушли за кулисы. Вышли три музыканта в халатах и босые. Один был с бубном, два других с тростниковыми флейтами. Они остановились перед лампой и затянули что-то очень тоскливое с мерным пристукиванием в бубен и его деревянный обруч.
– Игра-то из панихидной оперы, – заметил Николай Иванович.
– Тоска, – отвечала Глафира Семеновна и даже зевнула. – Уж выбрали тоже представление!
– Да ведь ты же увидала театр и указала.
– Нет, не я, а ты.
Они заспорили.
– Погоди,