XXVI
– Батюшки! Да тут и извозчиков нет. Вот в какую улицу мы заехали, – сказал Николай Иванович жене, когда они вышли из подъезда гостиницы. – Как теперь на выставку-то попасть?
– Язык до Киева доведет, – отвечала храбро Глафира Семеновна.
– Ты по-французски-то тоже одни комнатные слова знаешь или и другие?
– По-французски я и другие слова знаю.
– Да знаешь ли уличные-то слова? Вот мы теперь на улице, так ведь уличные слова понадобятся.
– Еще бы не знать! По-французски нас настоящая француженка учила.
Николай Иванович остановился и сказал:
– Послушай Глаша, может быть, мы на выставку-то вовсе не в ту сторону идем. Мы вышли направо из подъезда, а может быть, надо налево.
– Да ведь мы только до извозчика идем, а уж тот довезет.
– Все-таки лучше спросить. Вон над лавкой красная железная перчатка висит, и у дверей, должно быть, хозяин-перчаточник с трубкой в зубах стоит – его и спроси.
Напротив через узенькую улицу, около дверей в невзрачную перчаточную лавку, стоял в одной жилетке, в гарусных туфлях и в синей ермолке с кисточкой пожилой человек с усами и бакенбардами и курил трубку. Супруги перешли улицу и подошли к нему.
– Пардон, монсье… – обратилась к нему Глафира Семеновна. – Алекспозицион – а друа у а гош?[151]
Француз очень любезно стал объяснять дорогу, сопровождая свои объяснения жестами. Оказалось, что супруги не в ту сторону шли, и пришлось обернуться назад. Вышли на перекресток улиц и опять остановились.
– Кажется, что перчаточник сказал, что направо, – пробормотала Глафира Семеновна.
– Бог его ведает. Я ничего не понял. Стрекотал, как сорока, – отвечали муж. – Спроси.
На углу была посудная лавка. В окнах виднелись стеклянные стаканы, рюмки. На стуле около лавки сидела старуха в красном шерстяном чепце и вязала чулок. Опять расспросы. Старуха показала налево и прибавила:
– C’est bien loin d’ici, madame. Il faut prendre l’omnibus…[152]
Взяли налево, прошли улицу и очутились опять на перекрестке другой улицы. Эта улица была уже многолюдная; сновало множество народа, ехали экипажи, ломовые телеги, запряженные парой, тащились громадные омнибусы, переполненные пестрой публикой, хлопали, как хлопушки, бичи кучеров. Магазины уже блистали большими зеркальными стеклами.
– Rue La Fayette… – прочла надпись на углу Глафира Семеновна и прибавила: – Эта улица зовется рю Лафайет. Я помню, что я что-то читала в одном романе про рю Лафайет. Эта улица мне знакома. Однако надо же взять извозчика. Вон порожний извозчик в белой шляпе и красном жилете едет. Николай Иваныч, крикни его! Мне неловко кричать. Я дама.
– Извозчик! – закричал Николай Иванович.
– Да что ж ты по-русски-то. Надо по-французски.
– Тьфу ты пропасть! Совсем забыл, что здесь по-русски не понимают. Как извозчик-то