– Ничего. Ты ничего не видела. Там опасно.
Но я видела миссис Бен, которая нуждалась в помощи.
– Она такая добрая!
Пятилетняя девочка могла помочь, даже если очень боялась.
– У-а-а! – с громким плачем проснулась Китти.
Шума было достаточно, чтобы топазовый взгляд мами оторвался от меня.
И тут я решилась. Не оглядываясь и не слушая ее криков, выбралась из окна наружу.
Я пробежала сотню шагов прямо к мужчине, который держал на руках мою дамфо — мою подругу.
– Миссис Бен – она сильно ранена?
Долговязый мужчина наставил на меня пистолет. В лицо мне ударил запах пороха. Из этого оружия сегодня стреляли.
И он выстрелит из него снова.
Монтсеррат, 1761. Четки
– Кто ты? – хрипло, будто призрак, проговорил незнакомец и сунул ствол прямо мне под нос. – Кто?
– Не скажу, вдруг вы стрельнете.
Он немного отодвинул оружие, но от дула все еще воняло порохом, оно все еще грозило смертью.
– Кто ты, девочка? Последний раз спрашиваю.
– Долли. Несите миссис Бен сюда. – Я выпрямилась, словно и не было никакого пистолета. – В хижину мами. Она врачует, знает старые обычаи, целебные травы.
Чужак заткнул пистолет за пояс белых бриджей.
– Веди.
Я побежала к хижине. Он шел позади, и я всю дорогу молилась, сама не зная кому. Кто-нибудь из богов ма – святых или духов Обеа[8] – должен был меня уберечь, не дать выстрелить мне в спину, как сбежавшему трусу. Надсмотрщики всегда над такими глумились.
Мужчина шел следом. Он неуклюже обхватил миссис Бен и уже не наставлял на меня пистолет. Шагал незнакомец так медленно, словно ему пришлось идти долгие мили. Разорванные одежды покрывали пятна крови. Любопытно, что его серые глаза увидели этой ночью…
– Мами уже совсем рядом, миссис Бен!
Я привела их к двери, надеясь, что ма нас впустит. Она стояла на пороге с вилами наготове. Острые зубья отражали лунный свет, которому удалось пробиться сквозь туман.
– Мами, это миссис Бен. Она хорошая, угощала меня засахаренным имбирем, когда па возил меня на плантацию Келлсов.
– Пожалуйста, мэм, – попросил чужак. – Она сильно ранена. Все знают, что Бетти у Кирвана – лекарка.
Говорил он быстро, а глаза в тусклом свете казались большими.
Мами кивнула и опустила вилы.
– Заносите ее. Дороти, дай одеяло и мои притирания.
Я перепрыгнула через решетку, предназначенную для того, чтобы не дать пикни дем[9] – мелким, вроде Китти,– уползти из хижины. В комнате мами из сундука у ее лежанки я взяла одеяло. Потом достала анис – от желудочных болей, агриппу – от вздутия живота и еще десяток лекарств, которые ма хранила в бутылочках. На циновке поблескивали четки. Шарики, окрашенные в красный,– для здоровья, золотые – на долгую жизнь; четки ашанти[10] мама использовала, чтобы разговаривать со своим католическим богом.
Я не стала трогать запретное – все равно не поможет. С охапкой