Сердце замерло…
– Нет!
– Я еду в город. – Келлс на миг прикрыл глаза. – Посмотрю, что можно сделать.
Его слова эхом отдавались у меня в ушах, но я не могла взглянуть на него, не могла ему больше довериться.
Был лишь один человек, злой человек, который держал все в руках, и это был не терзающийся сомнениями Келлс.
Монтсеррат, 1770. Фальшивая надежда
Дым вился будто веревка, темная и тонкая, скручивался к убегающему облаку. Труба совиного дома плевалась пеплом, как жерло вулкана. Это был знак мне.
Стояла самая жаркая часть года, период роста. Я замерла на одном из полей па, на левой, дурной стороне плантации. Молодые побеги тростника доходили мне до бедер.
Николас хотел, чтобы я знала, где он. Хотел, чтобы я пришла и сдалась на его милость.
Мятежница во мне хотела бушевать и бороться, но как?
Келлса я оставила в городе. Он пошел разговаривать с должностными лицами. Заставил их прекратить пороть Китти, но плеть успела порвать ее тунику. Ярко-зеленая ткань в пальмовых листьях была изодрана, испещрена кровавыми пятнами. Плетка-девятихвостка[24] оставила огромные шрамы.
Китти не посмотрела на меня, но я видела, что один ее глаз заплыл чернотой. Она была полуголая, голова и руки в колодках. Представители Совета, даже те, кто должны были препятствовать злоупотреблениям в отношении рабов, никого к ней не подпускали, особенно цветных, и не давали ее прикрыть.
Я не могла обнять свою маленькую ласточку, сказать ей, что люблю ее и что сегодня за нее убью. Она хорошо порезала Николаса: царапина на щеке была длиной три дюйма, сказал Келлс.
Лучше бы она его зарезала.
Но Китти вздернули бы за это, повесили за то, что она убила белого. Они способны на все.
Мы не можем защитить себя.
Отче наш, отвернись сегодня, как отворачивался всю мою жизнь.
Я виновата, мне и исправлять ошибку.
Если бы я просто пошла к Николасу и подчинилась ему, то пострадала бы одна. А я вместо этого побежала к Келлсу, и теперь мою сестру продадут с торгов.
Я глянула в сторону хребта, где раскинулась плантация Келлса. Его я тоже ненавидела. Он заставил меня поверить, что не такой, как все. А сам просто добрый землевладелец, приятный человек, который держит людей в рабстве и не замечает их страданий, как Бог и другие плантаторы.
Я переставляла озябшие ноги, поднимаясь по ступенькам совиного дома. Помедлила на крыльце, зная, что если войду – пути назад не будет.
Я вихрем ворвалась в дом. Слуги уже вернулись на свои наделы. Здесь будем только я и Николас.
Какой-то шум. Скрип кресла.
Наверное, он в кабинете па.
Я прошла коротким коридором и проскользнула в комнату.
– Николас…
– Здравствуй, Долл… Долли…
Судя по тому, как он произнес мое имя, болван напился. Возможно, он смягчится и я смогу уговорить пропойцу не продавать Китти.
– Николас. Я пришла взглянуть, сильно ли наша сестра тебя порезала. В городе говорят, мол, девчонка хорошо тебя отделала.
Он хохотнул.
– Она