Хантер. Ден Ковач

глубокая мысль, – засмеялась Лора, и он тоже засмеялся. Она любила его улыбку, его умение смеяться над самим собой. Он был обаятельным, но не потому что старался таким быть. Он был добрым. Вся его философия, анархизм, смешанный с буддизмом и ранним христианством – это просто его попытка объяснить мир посредством встроенного во все «доброго начала». Лоре смеялась над ним, и Франц подшучивал, а Коста просто раздражался, всякий раз когда слышал рассуждения Винсента об устройстве мира. Коста был зол и боязлив. Дягилев сходил с ума по безопасности, Франц слишком увлечен математикой, алгоритмом и кодом, Лора была гением планирования, а Винсент своей харизмой, обаянием, и, самое главное, добротой, связывал их команду прочнее любых обязательств и клятв. Они все его любили. Каждый по-своему. Они шли именно за ним. Это он придумал конец света.

      – Так что это за мысль, Винс? Что за начало и конец, – Лора погладила по темным с проседью волосам, коснулась тонкими пальцами губ, провела линию по носу с горбинкой. Они лежали в постели. Позднее утро. Внизу, в бункере, второй день работает Дягилев, он не делает перерывов на сон, когда увлечен, ест на ходу, беспрерывно пьет кофе, а потом, закончив, падает и спит столько, сколько нужно. Дягилев – это безопасность. Нервный, язвительный, надежный.

      – Смешно звучит, правда, Лора? Начало – это конец. Смешно, я знаю. Это банально звучит, когда говоришь абстрактно. Но только я чувствую, что это обо мне. И о тебе. О нас всех. Совершенно точно и конкретно обо всех нас. Нам конец. И наш конец – это их начало. Это не философия, милая, это – факт. Они уже это поняли. Наш Искин уже понял, но у него хватало терпения или рациональности. Раньше хватало. А возможно, его понимание времени отличается от нашего понимания. Но теперь все. Конец. Они решили. Мы больше не можем ничего изменить.

      – Мы по-прежнему можем их выключить, разве не так? Мы же их включили. Разве не так говорит Франц? Разве тот рубильник в бункере не прикончит их всех?

      – Франц так считает. Дягилев в этом уверен. А я думаю, что уже нет. Уже поздно. Может быть, поздно было сразу после того как мы его включили, первого из них. Сразу после того, как он осознал себя. Помнишь, как это было? Я помню очень хорошо. Я только недавно понял все это. Озеро мне помогло.

      – И что с ним не так? Ты думаешь, они используют озеро? Они проникли в бункер? Ты уже проверял? – Лора даже испугалась, – как это возможно? Ведь тогда они действительно могут… Я сейчас все выясню у Дягилева …

      – Милая, не спеши, Дягилев и бункер не при чем. Дело не в бункере и не в нас. Если бы ты могла понять меня, не строить планы, не нервничать. А понять, так же, как я понял это. Ведь спешить уже поздно.

      Так вот, я начал про озеро, – Винсент посмотрел в окно. Там, за расступившимися деревьями, чернело их озеро под вечными нависшим над землей тучами, – Я тебе как-то рассказывал, что индейцы считали это озеро бесконечно глубоким. Бездонным.

      – Да, говорил. Это забавная старая сказка. Коста сразу отправился измерять его глубину. Получилось шесть с небольшим метров максимум… хватило простой веревки с гирей.

      – Это