Попытка быстро освободиться к результату не привела. Пришлось остановиться, потупить взор и подойти к сестре, желавшей установить общение. Выхода не обнаруживалось, приходилось подчиниться.
Элиза спросила:
– Отчего не предаёшься святой молитве, а бродишь по коридорам?
В её голосе звучала строгость. Агнета невольно вздрогнула, не найдя, что сразу ответить.
– Молчишь? Видно, поймала я тебя на деле греховном, вот и ответить ничего не можешь!
– Что ты, что ты, сестра, – проговорила Агнета. – Меня вызвала мать-настоятельница, спешу к ней…
Лицо Элизы перекосила гримаса. Подобие улыбки не радовала, как и прозвучавшие слова:
– Думаешь, поверю тебе хоть чуть-чуть? Все твои грязные помыслы вижу насквозь! Не родилась ещё та потаскуха, которая обвела бы меня вокруг пальца.
– Вы очень проницательны, сестра, – признала Агнета.
Элиза ухмыльнулась и проговорила:
– Вот, вижу, попала прямо в яблочко!
Агнета отпрянула и сказала:
– Один Всевышний ведает, как ты мудра
– Не заговаривай мне зубы, отродье противное, – бросила Элиза. – Знаю, чем ты ночами занимаешься, знаю. Но и рецепт верный имею, как грех в тебе поубавить.
Агнета настороженно посматривала на Элизу, ожидая, что она скажет дальше. И та не сказала – прошипела:
– Пойдём-ка помолимся вместе, сестра.
А затем схватила юную послушницу за рукав и затянула в келью.
Глава 4
Полумрак охватил Агнету, проник в душу отголосками грядущих неприятностей. Только несведущий человек мог бы принять за чистую монету желания Элизы «вместе помолиться». Вряд ли одни лишь благочестивые помыслы руководили опытной монахиней, когда она хватала Агнету за рукав.
В чём другом упрекнули бы Агнету, но не в незнании творившегося за стенами монастыря. Девушку с монастырём связывала не просто вся сознательная жизнь, а и вообще всё существование до этого момента включительно.
Немногочисленные дни, проведённые в руках родной матери, не оставили и не могли оставить сколько-нибудь заметного следа в памяти. Да, смутные тени бродили в душе, иной раз пугая своей реалистичностью. Но не могла же девушка по-настоящему помнить первые дни своей жизни.
Или могла? Способности юной монахини тогда серьёзно бы превосходили обычные человеческие умения. Но в глубину собственного существа Агнета не заглядывала, а возможно и боялась заглядывать. И оставалось пугающей тайной всё, что она там имела шанс увидеть.
А вокруг многие регулярно твердили о порочности девушки, её исконной греховности и неразрывной связи с Противником. Слова повторяли так часто, что сама Агнета иной раз начинала в них верить. Вера влекла страх, боль и чувство вины, точно, как заповедовали каноны церкви этого мира.
Другого же мира или хотя бы иной его