– У нас была пара общих занятий по разговорной практике со старой мадам, как ее, – когда ваш преподаватель заболел, помнишь?
– Смутно, – ответил Трембат. И погладил усы – он отпустил их с тех пор, как получил офицерское звание. – Может, дашь мне пару уроков, а? Ну, чтобы освежить мой французский. Мне отчаянно хочется делом заняться. Я свихнусь, если просижу в этой дыре еще немного.
Впрочем, до приказа о назначении Джеффри у них остался единственный вечер, который они посвятили пластинкам Шарля Трене.
– Выучить французский проще всего, подражая кому-нибудь, – сказал Джеффри. – Как будто ты играешь на сцене. Я всегда стараюсь изобразить моего деда, garagiste[6]из Клермона. Замечательный был старый чудак.
– Вот оно, – сказал Трембат, – то самое. Произнося garagiste и Clermont, ты глотаешь r. У тебя кадык аж под верхнюю пуговицу уползает. Но, однако же, не забывай, Тальбот, я не имел удовольствия знать твоего деда.
– Ладно, тогда представь себе, что ты – Шарль Трене.
Когда с оформлением документов было покончено, Джеффри вернулся в Лондон. Он испытывал смутное желание попрощаться с «мушкетерами», но уже в поезде признался себе, что на его сентиментальную преданность полк взаимностью не отвечал. Возможно, думал Джеффри, настанет день, когда «мушкетерам» повезет, их отправят в Северную Африку, – и какое крещение огнем получат они там, в песках Туниса? Даже сомневаться нечего, будут сидеть в резерве, охраняя армейское снаряжение в каком-нибудь алжирском порту.
При последнем собеседовании к мистеру Грину присоединился человек по фамилии Доулиш, понравившийся Джеффри куда меньше. Грин вполне мог быть прогрессивным управляющим какой-нибудь семейной компании; а от этого Доулиша исходило что-то лживое и жестокое. Он словно явился из какой-то другой, давней секретной службы: в его глазах читался многолетний опыт холодного расчета. Джеффри легко представил себе, как Доулиш, ни на миг не задумавшись, отрекается от попавшего в беду агента: «Тальбот? Никогда о таком не слышал».
– Психиатр дал вам великолепную характеристику, – говорил Грин. – Высший балл. Небольшая неприятность, которая приключилась с вами в Норфолке, для нас значения не имеет. Я бы даже назвал ее вашим преимуществом. В нашем деле образцовые пехотинцы ни к чему. Многие наши рекруты – и вовсе иностранцы. Большинство – из штатских. Нам требуются люди неприкаянные, не нашедшие себе места в обычной жизни. Понимаете?
Джеффри всегда полагал, что сильнее всего в нем развито качество прямо противоположное: способность потихоньку приспосабливаться к чему угодно. Но, чувствуя, как Доулиш сверлит его взглядом сквозь очки в роговой оправе, решил, что лучше промолчать.
– К подготовке приступите немедленно, – сообщил мистер Грин. – Учебные курсы резидентов возле Брокенхерста, в Нью-Форесте. Там и будете жить. Вот проездные документы.
По пути в Саутгемптон Джеффри заглянул к родителям и с удивлением увидел, что мать подстригает жасмин, разросшийся у дома. Прежде она терпеть не могла возиться с садом, считая это английской причудой, и с неодобрением наблюдала за сражениями мужа с газонокосилкой.