как солнце,
чёрное солнце горя?
Мне нужно
большое горе,
которое солнце и море,
горе ищу я,
как море,
как солнце,
что вижу над взморьем.
Рыдает мальчишка
о песне,
о песне без моря,
без солнца,
без бури синего всплеска,
о песне
без слов и без горя.
Он солнце
имеет белое,
он море имеет в сердце.
Не хочет он море
всплесками,
не хочет он солнце
с песнями.
А мне, если солнце,
то чёрное,
чёрное солнце горя.
А мне, если море,
то чёрное,
кипящее в чёрном горе.
Горе – это морщины,
морщины горя и старости.
Мне не вредят морщины,
морщины вредят красивым,
кто держит ладонями радости.
В моих ладонях – морщины.
Море надо курортнику
с жарким солнцем
над взморьем,
на белых солнечных портиках
для бледнолицых курортников,
которым не хочется горя.
А мне надоело мальчишкой
думать
о солнце,
о море,
о солнце, хорошем слишком,
о море, где ветры не дуют,
где небо красивей девчонки.
Ведь солнце
не жжёт, как горе,
ведь море,
как горе, не топит.
Подтает лёд
на дорогах.
А сердце хочет ожога,
а сердце хочет запомнить.
«Эвтибида, девка-гречанка…»
Эвтибида,
Девка-гречанка…
Это разве,
скажи, богиня,
если каждого обнимает,
и её, словно вазу?
Ну а ты не гречанка,
а тоже,
как она,
что почти богиня.
У тебя от пальцев
следы на коже
и глаза от ночей большие.
Там не знали вечеров лунных
с плоских крыш довременного Рима.
Эвтибиду звали богиней,
а тебя называет огурчиком
не совсем приличный мальчишка.
Эвтибида —
девка,
так что же?
Неужели тебе не обидно,
что глядят из-под каждой кепки
на следы от пальцев на коже?
Вера
Тоже ещё зовёшься
Верою.
Тоже ещё, недотрога,
смеёшься.
Не веришь ты
ни в парня своего,
ни в Бога.
Водку не пьёшь,
хмельная девчонка,
одна ходишь.
Я тоже хож,
но недолго
и никогда,
никогда до ночи,
до позднего.
А это многое:
не верить и не пить,
и печалить глаза
по чайным.
И мне случалось грустить,
но недолго,
и никогда,
никогда
не хочу отчаянья.
Зовут меня Женькой
просто,
запросто