– А еще что?
– Больше ничего! Это все, что написано. И должен заметить, меня утомила эта тема. Похоже, я прочитал уже больше колонок, посвященных этому богопротивному обманщику Тичборну, чем…
– Нет, нет, не может быть, посмотри еще раз! И зачем ему ехать в такую даль? Когда он уже был так близок к победе? Должно быть что-то еще. Переверни страницу, Уилли!
– Это все, Сара. Больше ничего нет.
– Какое счастье, – пробурчала под нос Фанни. Но Эмили, которая тоже прониклась маниакальным интересом к личности Тичборна, прекратила складывать из упаковочной бумаги причудливые фигуры и, подойдя к отцу, заглянула ему через плечо на газетную страницу:
– Он, конечно, ищет свидетелей, которые могут его помнить. Не забудьте: Роджер провел два года в Южной Америке – ну, то есть до того, как затонул его корабль.
Новая миссис Эйнсворт топнула ножкой.
– А я вот что вам скажу: все они, кто говорит, будто «Белла» утонула со всеми матросами на палубе, – все эти люди прячут глупую улыбку на лицах! Потому что она не утонула! И наш Роджер выжил! И отправился в Австралию, как и собирался, и стал работать инкогнито на скотобойне в Уогга-Уогга, как и сказал. Говорю вам: я верю сэру Роджеру. Я ему глубоко верю. О да, он найдет надежных свидетелей. И привезет их всех сюда, и покажет всем этим чванливым Тичборнам и всем их предрассудочным адвокатишкам, где раки зимуют.
– Ну да, и все, что ему нужно для этого сделать, – сухо заметила Фанни, – так это объяснить лорду главному судье, отчего это он растолстел на двести фунтов и заговорил как кокни!
– Парень может позабыть всех своих одноклассников по Стонихёрсту, – задумчиво произнес Уильям, закрывая газету и глаза. – И всех своих однополчан. Он может даже забыть, как звали его дядюшку. Но я в жизни не поверю, будто он может забыть французский язык, на котором свободно говорил раньше.
– Но тебя же никто не спрашивал, правда, Уильям? Я уже говорила и повторяю: мать знает своего ребенка. Мать знает своего родного ребенка! Никого не хочу обидеть, – легкий взмах руки в сторону падчериц и миссис Туше, – но есть те, кто знает власть материнской любви, и те, кому она попросту неведома. И больше тут спорить не о чем. Ты говоришь мне, Уильям, ты говоришь мне: как же так, что мать – мать, заметь! – глядит кому-то прямо в лицо и заявляет: «Это мой единственный живой сын, сэр Роджер» – и ей не верят? Предрассудок – вот это что такое. Предрассудок чистой воды. И теперь, когда она умерла, нет никого, кто мог бы уберечь бедного Роджера от этих… этих… стервятников!
Фанни фыркнула:
– И никто не будет выплачивать ему тысячу фунтов в год!
– О, об этом не беспокойся! Мы увидим: он не пропадет! Уж ты не беспокойся. Его сторонники его не оставят. Он выступал по всей стране, знаешь ли, и везде, где он выступал, послушать его собирались огромные толпы, и среди них были те, кто, как и он, презираем и, как