Он быстро взглянул на неё, будто зондируя, нет ли подвоха в таких её словах. Внесёшь и – до свидания. Сейчас таких ловких пруд пруди.
– Хотя можешь этого и не делать, если в чём –то сомневаешься. – Она отвернулась, явно скрывая обиду на него.
Он подумал: а почему нет? Ведь она ему нравится. Но вдруг представил себе развод с женой, размен, деление мебели, денег, всего, что накопили. Всю эту мороку с судами, разъездами, расставание с собакой, с сыном. «Только этого не хватало!», подумал он. Однако вслух сказал.
– Мне надо подумать. Давай я вернусь из командировки, и мы опять поговорим.
– Хорошо, Влад. Только ты очень подумай, ладно? Я тебя очень прошу, слышишь?
Она наклонилась, положив вдруг голову ему на колено, и замерла так на некоторое время, потом попрощавшись, встала и быстро вышла из машины.
На улице ей показалось знакомым лицо собачника, который шёл навстречу их машине по тротуару, где они припарковались. На мужчине были шляпа и кашне, собака была порода таксы. Идя, собака болтала по сторонам головой, как болванчик на торпеде. Тут она вспомнила, мужчина жил в её доме, правда, в другом подъезде. Решив всё же не рисковать, она приоткрыла заднюю дверь и, заглянув в салон, тихо сказала ему:
– Посиди минут пять, пока мужик не пройдёт, я его знаю. И не надо меня провожать, хорошо?
– Да. – Сказал он вслух.
А про себя подумал: будто он собирался!
Глава третья
На следующий день утром он поехал на работу в телекомпанию. Вся дорога была одной сплошной пробкой. Лишь к концу пути машины поехали немного быстрей. Мелькали дома сбоку, светофоры, дорожная разметка. На перекрёстке у Белорусского, как всегда был затор. Машины с дублёра лезли на основную дорогу. Увидев по навигатору, что творится, он выругался про себя, поклявшись не ездить тут больше, и стал перестраиваться в правый рад, чтобы уйти на разворот. Минут через пятнадцать он уже был возле работы.
Здание Телецентра было кубической формы, серым и унылым, не вызывающим желания в него входить. Прежде, при Сталине, говорят, тут располагалось Управделами ГУЛАГА, архипелага, который по меткому выражению Солженицына, не был отображён ни на одной карте мира.
Влада всегда охватывало предельно тоскливое чувство, когда он входил сюда, словно за любым углом тут его поджидали дурные вести. Это чувство, можно было назвать его страхом, входило в него, это он уже много раз проверял, только здесь. И, когда он покидал здание, страх исчезал. Наверное, этот страх излучали тут стены, и нужно было иметь толстую шкуру, чтобы его не замечать. Иванову не повезло, он был чувствительным с рождения.
Каждый приезд сюда давался ему с трудом, и он мечтал уволиться отсюда при первой возможности.