Почти нескрываемое и искреннее возмущение стал вызывать и факт обожествления Александра, также начавший создавать собой ещё одну очередную пропасть между ним и его греко-македонским окружением. Всё это и породило возникновение в его армии людей, недовольных его правлением. Во всём его огромном лагере стали поговаривать о том, что с победой потеряно больше, чем добыто в войне. Многие уже стыдились себя в одеждах побеждённых. Они считали, что сам царь более всех похож на поверженного, нежели на победителя, и из македонского главнокомандующего уже превратился в сатрапа Дария. Даже среди его ближайших друзей далеко не все следовали его примеру. Так, если Гефестион одобрял царское поведение и тоже изменил образ жизни, то Кратер, заменивший Пармениона, подчёркнуто сохранял верность отеческим обычаям, при этом говоря: «Гефестион – друг Александра, а Кратер – друг царя».
Сам же Александр был хорошо осведомлён о настроениях своих воинов и командного состава, и это внушало ему определённую тревогу. Со временем он стал без стеснения осведомляться о содержании писем своих друзей, дабы знать их мысли и откровения. Как бы там ни было и как бы ни складывались все эти обстоятельства, а известие о готовящемся заговоре против него Александр воспринял как гром среди ясного неба. Обнаружился же заговор вследствие чрезмерной болтливости одного из его активных участников, некоего Димна, легкомысленно открывшего тайну своему возлюбленному Никомаху. Желая покрасоваться перед ним, Димн поведал о том, что через три дня царь Александр наконец-то будет убит, при этом особо выделив, что в этом замысле, помимо него, принимают участие смелые и знатные мужи. Угрозами и уговорами Димн всё же добился от перепуганного Никомаха обещания молчать и присоединиться к заговору. Однако тот сразу после встречи с Димном отправился к своему брату Кебалину и обо всём ему рассказал. Кебалин немедленно поспешил к шатру царя, но не имея туда доступа, стал ожидать подходящего момента. Вышедший от Александра Филот, предводитель македонской