Великие мистерии завершали работу; кандидат получал более полное обучение и дисциплину, становясь эпоптой или провидцем. Теперь он считался получившим арканные принципы жизни. К этому же стремилась и философия. Считалось, что душа имеет составную природу, с одной стороны, она связана с вечным миром, исходит от Бога и причастна к Божественности. С другой стороны, она также связана с феноменальным или внешним миром, и поэтому может быть подвержена страстям, похоти и рабству зла. Это состояние называется поколением; предполагается, что оно является своего рода смертью для высшей формы жизни. Зло присуще этому состоянию, а душа обитает в теле, как в тюрьме или могиле. В этом состоянии, предшествующем дисциплине воспитания и мистическому посвящению, рациональный или интеллектуальный элемент, который Павел называет духовным, находится в состоянии сна. Земная жизнь – это скорее сон, чем реальность. Однако она стремится к более высокой и благородной форме жизни, и ее сродство находится на высоте. «Все люди стремятся к Богу», – говорит Гомер. Задача Платона – представить нам тот факт, что в душе существуют определенные идеи или принципы, врожденные и врожденные, которые не берутся извне, а предшествуют всякому опыту, развиваются и доводятся до сведения, но не производятся опытом. Эти идеи являются самыми жизненно важными из всех истин, и цель обучения и дисциплины состоит в том, чтобы человек осознал их и захотел быть ведомым и вдохновленным ими. Душа очищается или отделяется от пороков с помощью знаний, истины, искушений, страданий и молитв. Наша жизнь – это дисциплина и подготовка к другому состоянию бытия, а уподобление Богу – высший мотив деятельности
11Прокл без колебаний отождествляет теологические доктрины с мистическими догмами орфической системы. Он говорит: «То, что Орфей передавал в скрытых аллегориях, Пифагор узнал, когда был посвящен в орфические мистерии; а Платон впоследствии получил совершенное знание о них из орфических и пифагорейских писаний».
Своеобразный стиль мистера Тейлора неоднократно подвергался критике, а его переводы не принимаются учеными-классиками. Тем не менее, они пользуются благосклонностью людей, способных к глубокому и глубокому мышлению; и следует признать, что он был наделен более высокой квалификацией – интуитивным восприятием внутреннего смысла предметов, которые он рассматривал. Другие могли знать больше греческого, но он знал больше Платона. Он посвятил свое время и средства разъяснению и распространению доктрин божественного философа; он перевел на английский язык не только свои труды, но и работы других авторов, затронувших учения великого мастера, которые избежали уничтожения от рук мусульманских и христианских фанатиков. За этот труд мы не можем быть слишком благодарны.
Настоящему трактату присущи все особенности стиля, характерные для переводов.
Основные трудности, связанные с ними, мы постарались устранить – труд, который, мы надеемся,
