– Вообще-то там другая строчка, – и следующую песню они пели уже втроëм. Глупо, хрипло, неровно и совсем без вкуса, но с каждым словом напряжение, что росло между ними, бесследно погибало, и его остатки дворники сбрасывали так же, как и вредные сне-жинки.
Чтобы добраться до больницы, им понадобился час с копейками и целый плейлист попсы, за который уже взялась развеселившаяся Маша, поэтому петь им пришлось песни из её собственного репертуара. Впрочем, никто не был против. Когда Марк припарковал машину в самом углу плохо освещëнной парковки, ворча, что понятия не имеет, как потом будет выталкивать её из сугробов, Маша снова сникла, косясь на жуткую каменную махину с прямыми углами. Больницы, что внутри, что снаружи внушали только отчаяние и душащую печаль – всё усугублялось, когда в ней лежал кто-то очень дорогой.
Не отрывая взгляда от зеленовато-синих окон с блëк-лым свечением, Маша подметила:
– Ты даже не спросил, кто мы такие и как связаны с Пашей.
– Да незачем, – Марк повернул ключ и вытащил его. – Я знаю, что ты его девушка, о которой он никому не рассказывал. Не понимаю, правда, почему. Классная девчонка! Паша совсем плохой лжец, поэтому у нас в группе уже какие только слухи про тебя не пошли.
Маша скривилась.
– Для человека, который пытается что-то скрыть, ставить это «что-то» на экран блокировки достаточно недальновидно, – он улыбнулся ей, пожимая плечами. – Не бери в голову. Пойдëмте. У нас и так осталось очень мало времени.
– Подожди, – она дëрнулась, хватаясь за его плечо. – Скажи, что с ним? Ничего серьëзного?
– Знаешь, я сказал бы, но, думаю, такое он должен объяснить тебе сам.
Снег хрустел под ногами. Морозец щипал нос и щëки, пробираясь под куртки и тëплые кофты. Три фигуры выскочили на площадь перед больницей, успев по колено погрузиться в сугробы, разбить тишину бранью и спугнуть голубей – безумных созданий, которым всё было нипочëм даже зимой. Маша молчала весь путь, Марк что-то тихо напевал, а Стелла с искренним интересом наблюдала за следами, остающимися на новом слое снега. Ей нравился скрип под ботинками и как идеально ровный, нетронутый снежный пласт ломался, принимая форму узоров подошвы.
Но если раньше Маша казалась бледной тенью обычной себя, то когда с боем через хмурых медсестëр ребята добрались до палаты, она вообще растворилась в пространстве. Волосы потеряли былой лоск, джемпер промок, снег только растаял на коленках, а щеки и глаза были немного припухшими то ли от холода, то ли от слëз, которые она успела проронить. Умела же она плакать так, что никто не замечал – тихо, безмолвно, неощутимо. Стелла могла только позавидовать этому.
Белый халат усугублял выражение её лица, превращая в кривую гримасу.
– Давай, – подтолкнул