– Ш-ш-ш. Не говори так.
Он ухмыльнулся. Его мускулистая грудь равномерно вздымалась и опускалась в золотистом свете. В такие моменты она безумно любила его. Ей нравились его жизнелюбие, его уверенность в себе, его скорость.
– Ладно, – ухмыльнулся он снова, поглаживая ее. – Но это правда. Ты такая.
Там было два окна, оба с трещинами. Стояло лето, и шторы были опущены. Внутри было темно, но при этом жутко жарко. Франклин любил ходить в шортах. Снаружи доносились звуки молотков, сварочных горелок и радио, которое никогда не умолкало.
– Как тебе здесь, детка? – спросил Франклин. – В сто раз лучше Пасадены, да?
– Да. Я же говорила.
– Тогда почему ты такая грустная?
– Я не грустная. Просто…
– Что?
– Ничего. Деньги. Откуда нам их взять?
– Не волнуйся, – рассмеялся он. – Разве я хоть раз тебя подводил?
– Нет, но…
– Доверься мне, – сказал он, и его глаза сверкнули.
Карлотта поняла, что ей лучше ничего не говорить. Когда ему было хорошо, он легко мог разозлиться, если ему перечить.
Ванная находилась за сараем с ацетиленовыми баллонами ниже по лестнице. Чтобы туда попасть, Карлотте приходилось проходить между стеллажами и тряпками и сносить пристальные взгляды двух механиков. Она постучала в стену, прежде чем завернуть за угол, потому что они часто не закрывали дверь.
Потом она забеременела, и у нее раздулся живот.
– Привет, дочь священника, – сказал Ллойд, механик в шерстяной шапочке. – А тебя точно не целовали?
– Ей всего шестнадцать? – спросил механик пониже ростом.
– Франклин оттяпал себе молоденькую киску, – услышала Карлотта.
Она быстро поднялась наверх. Прошло три месяца с тех пор, как она уехала с Франклином из Пасадены. Тогда ей это казалось авантюрой. Но два механика внизу ее напугали и даже Франклина втянули в грязь, которая угрожала забрать и ее саму.
Франклин должен был доставать подержанные детали. Затем они чинили крупные запчасти для автомобилей и продавали как новые. Для этого приходилось быстро оценивать потенциального клиента и прикидывать, можно ли его одурачить.
По мере того, как рос живот Карлотты, она все чаще оставалась дома. Беременность приковывала ее к постели на все более продолжительные периоды. Франклин нервничал. Он скучал по своей девочке. С ней не было весело. Она не соглашалась по-другому, а как обычно теперь не могла.
– Эй, – упрашивал Франклин. – Иди ко мне, крошка.
– Нет. Я не могу.
– Почему?
– Врач запретил.
– В жопу врача. Ты не настолько беременна.
– Настолько. Хоть этого и не видно.
– Да что с тобой? Ты никогда такой не была.
– Все изменилось, Франклин…
– Уж это точно.
Это даже стало облегчением – отдалиться от него таким образом. И все же, когда он разделся в золотистом свете, струившемся сквозь закрытые шторы,