Я рассмеялся – мое настроение постепенно улучшалось.
– Это будет план действий многих современных писателей, – сказал я, – но я так не хочу: я хочу достичь славы законным путем, если могу.
– Вы не можете, – заявил Лючио. – Это немыслимо! Вы слишком богаты, что само по себе незаконно в литературе, которой свойственна бедность. Борьба не может быть равной в таких обстоятельствах. Факт, что вы миллионер, перевесит чашу весов в вашу пользу, но время и свет не могут устоять против денег. Если б я, например, сделался автором, я бы, вероятно, мог с моим богатством и влиянием сжечь лавры всех других. Предположим, что отчаянно нуждающийся человек является с книгой в одно время с вами – едва ли он будет иметь шанс против нас. Он не в состоянии так расточительно себя рекламировать, как вы; также он не может угощать обедами критиков, как вы. И если у него больше дарования, чем у вас, а вы будете иметь успех, то этот успех не будет законным. Но, в конце концов, это не так важно – в искусстве правда всегда торжествует.
Я не сразу ответил, сначала подошел к столу, скатал в рулон листы, написал адрес типографии, затем позвонил и отдал пакет моему лакею Морису, приказав отнести его сейчас же. Сделав это, я повернулся к Лючио и увидел, что он продолжал сидеть у камина, но его поза теперь выражала меланхолию, и он закрыл глаза рукой, на которую пламя бросало красный свет. Я пожалел о минутном раздражении, которое почувствовал против него за то, что он сказал мне правду, и дотронулся слегка до его плеча.
– Теперь ваша очередь грустить, Лючио! – сказал я. – Боюсь, мое уныние оказалось заразительным.
Он отнял свою руку, его глаза были большими и лучистыми, как у красивой женщины.
– Я думал, – вздохнул он, – о своих последних словах: «правда всегда торжествует». Любопытно, что в искусстве так всегда бывает: ни шарлатанство, ни обман не уживаются с богами Парнаса. В другом же совсем иначе. Например, я никогда не торжествую. Временами жизнь бывает мне ненавистна, как она ненавистна всем.
– Может быть, вы влюблены? – спросил я с улыбкой.
Он вскочил.
– Влюблен! Клянусь небом, что эта мысль будит во мне желание мести! Влюблен! Какая женщина может очаровать меня, убежденного, что она не более чем хрупкая бело-розовая кукла с длинными волосами, часто не ее собственными. Что же касается женщин с мальчишескими ухватками или новых типов новой эры, я их совершенно не признаю за женщин: они просто ненормальные зародыши нового пола, который не будет ни мужским, ни женским. Мой милый Темпест, я ненавижу женщин. Вы бы так же ненавидели их, если б знали их, как знаю я. Они сделали меня тем, что я есть, и они заставляют меня оставаться таким.
– В таком случае их можно поздравить, – заметил я, – вы придаете им значение!
– Да, – ответил он тихо.
Легкая улыбка озарила его лицо, и его глаза горели подобно бриллиантам; этот странный