То, что враги всё своё внимание сконцентрировали на Воронцове, было именно тем, что мне и требовалось.
Так как их телега остановилась почти напротив меня, по траве, маскируемому звуками ветра и дождя, мне предстояло преодолеть не более десяти метров.
И я сделал это вполне себе бесшумно. А когда подошёл почти вплотную, фактически одновременно нанёс удар ножом в спину здоровяку в гражданской одежде, а правой ногой «маваши» в голову седовласому. На это ушло менее секунды, после чего свой нож получил в грудь под сердце поворачивающийся на шум немецкий солдат.
Вся операция вместе с подходом к телеге заняла не более десяти секунд, и мне показалось, Воронцов не то что испугаться не успел, но и вообще не понял, когда всё закончилось. Он, согласно плану, так и продолжал стоять, держась руками за сосну, и смотрел себе под ноги.
Пришлось позвать командира.
– Товарищ Воронцов, ком цу мир. Те, кто нам не нужен, уже в адском котле варятся. А один пока живой. Всё как мы с тобой и планировали.
Чекист поднял глаза, и от удивления они расширились, а брови взлетели вверх.
Он постоял с полминуты и, покачав головой, побрёл ко мне.
Я же в это время собрал трофейное оружие в кучу и положил его на край телеги. А затем, посмотрев на серую в яблоках лошадь, вздохнул.
– Привет тебе, не Манька.
– Почему не Манька? – держась за голову, поднялся и присел оставленный в живых полицай. И огорошил меня: – Её как раз Манька зовут.
– Да? – удивился я и погрозил пленному кулаком: – А ну молчать, вражина, а то хуже будет! Отвечать будешь только тогда, когда спросят.
Да-да. Я знаю, что вызывать у и так уже испуганного пленного чувство ещё большего страха – это неправильно. Но варианта другого не было. Пленный, он же «язык», в данном конкретном случае должен говорить нам только то, что мы хотели от него слышать. И никто с ним миндальничать, обмениваться шутками и дружить не собирался. Я отдавал себе отчёт в том, что за личиной этого старика с благородной сединой скрывается самый настоящий враг и сволочь, которая помогает уничтожать наш советский народ. А потому и никаких иллюзий я испытывать не собирался, равно как не собирался испытывать и проявлять жалость к предателю.
Ну а для того, чтобы «язык» честно отвечал на все вопросы, ему следовало объяснить, что жизнь он свою может спасти только одним способом – чистосердечным раскаянием и ответами на все интересующие нас вопросы.
Во всяком случае, так у него появится хотя бы призрачный, но шанс, оказавшись в плену, продолжить своё жалкое существование. В противном случае, если он не будет сотрудничать и начнёт упираться, шанс выжить у него быстро становился равен нулю.
Жестоко, конечно. Но если мы вспомним, с какой швалью имеем дело и что они творили и творят на оккупированных немцами территориях, то ни о какой жестокости в их отношении речи вообще идти тогда не может. Только необходимость.
Оскалился и навёл на предателя ствол винтовки:
– Ну