У меня отчего- то засосало под ложечкой. Я повернулась лицом к девушке, она была молоденькой, почти девочка, лет восемнадцать, не больше. Из- под шапочки выбивались пряди нежно- рыжих волос, а нос и щеки были усыпаны умильными веснушками. Должно быть, когда она улыбалась, у нее на щеках плясали веселые ямочки. Но сейчас ее лицо было грустным, каким- то даже торжественным. Она взяла меня за руку. Меня уже начал страшить этот жест. Почему все хватают меня за руку? Из этого еще не вышло ничего хорошего. Потом мне обычно говорят или делают гадости.
– Понимаете, она Вам уже не поможет… Она…
– Говорите же! – раздраженно и немного резко поторопила я сестричку.
– Она умерла сегодня ночью.
Я готова была вцепиться в эти ее веснушки и содрать их своими ногтями с ее лица, все, до одной, если она не прекратит делать такие паузы. Она даже слегка отпрянула от меня, сбивчиво продолжая, слава Богу, немного быстрее:
– Сердце. Не выдержало наркоза. Ее нашли сегодня утром, уже холодную…
А вот это лишнее. Не надо таких подробностей. Я умираю каждую ночь, я знаю очень хорошо, как это – умереть. Я сама могу вам рассказать в деталях, что такое чувствовать себя мертвой. Так что не надо, детка. Я еще недостаточно сильна для таких рассказов.
Она помогла мне дойти до кровати. Я рухнула, как подкошенная. В голове пусто. Где же ты, моя черно- белая кинолента? Сейчас самое время включиться, чтобы заполнить эту зияющую пропасть моего сознания своими видениями. А то так и свихнуться не скоро… То есть, недолго… Это тоже где- то я уже слышала. Неужели во мне нет ничего своего? Я только повторяю чужие мысли. А чувства? Способна я чувствовать? Или так и буду жить чужими высказываниями и собственными снами?
Влетел в палату запыхавшийся Джон.
– Я знаю. Бедная моя девочка.
Он приобнял меня за плечи, прижал к себе. От него свежо пахло небом и ветром, подвядающей травой и снова яблоками…
Я не плакала. Не было сил. Мне было горько- горько, но не настолько, чтобы окончательно потерять надежду. Я верила, что обязательно вспомню все- все, я была оптимисткой, и стакан моей жизни всегда был наполовину полон.
8.
20 октября 1998 года.
Сегодня у меня появилась соседка по палате. Лучше бы она этого не делала. Не появлялась, в смысле.
Ее вкатили на носилках два дюжих санитара, молча переложили на кровать. Следом сестричка начала крутиться вокруг, прилаживая капельницу и поправляя подушку и одеяло. Только когда она отошла, я смогла разглядеть вновь прибывшую.
Женщина лет сорока, с небрежно закрашенной сединой, острым носом и ввалившимися щеками. Судя по хлопотам вокруг нее, я подумала было, что она без сознания. Но оказалось, что глаза ее открыты, только смотрит она в потолок, не поворачивает головы, и вообще не подает никаких признаков