– Питер вот тоже на костях стоит, – сказал он, – и ничего. Люди всё забывают.
– Сравнил тоже, – ответил Митя, – это ж тебе не Зимний дворец. Его взорвать – я ни секунды жалеть не буду.
Дэн пожал плечами. Он хотел было сказать, что солнце, свет и камень всегда прекрасны – даже если камни уложены рабами, – но его заломало спорить.
– Ну, взорвать – это ты зря, – сказал он, – все ж таки памятник эпохи.
– Ну да, – ответил Митя, – вроде «Воронежских тетрадей».
Мандельштама Дэн не читал, поэтому только кивнул одобрительно.
– И, главное, менты! – кипятился Митя. – В Париже в мае 1968 года студенты возмутились, что их не пускали в общагу к девчонкам! Весь город раком поставили! А если бы их в Сорбонну полицейские не пускали – представляешь, что бы началось?
На лектории школы комсомольского актива Дэн что-то слышал про шестьдесят восьмой год. В основном речь шла, конечно, о «пражской весне»: докладчик с нажимом повторял, что, если бы не наши танки, в Чехословакию вошли бы войска НАТО. Дэн нагнулся к Зое и прошептал: Не повезло им, зайка, а? Застряли бы наши танки в болоте – вот бы у чехов жизнь была! – но Зоя только покраснела.
– Ну, если б меня в общагу к девчонкам не пускали, я б тоже бунтовал, – сказал он.
– Ага, – усмехнулся Митя, – как же! Ты в лучшем случае поставил бы вопрос на комсомольском бюро!
Дэн засмеялся:
– Зря я, что ли, там заседаю второй год? Должен же мне от этого быть какой-то навар!
Навар Дэна составлял разницу между обычной и повышенной стипендией: на химфаке повышенную давали только комсомольским активистам. Дэн выяснил это на первом курсе и, решив, что лишняя десятка в месяц ему не повредит, сделал выводы.
Дэн вообще любил деньги. Недаром, когда ему было пять, любимой его книжкой было детское переложение мифа о Язоне и золотом руне.
– Знаешь, – сказал Митя, – мне иногда противно, что мы все такие… вялые. Студенты должны бунтовать, бороться… я вот представляю себе какого-нибудь француза из мая 68-го. Для него наша жизнь – это был бы чистый кошмар.
– Мог бы цифры перевернуть и написать антиутопию, – сказал Дэн. – «1986», типа как Оруэлл.
– А ты читал? – взволновался Митя.
– Конечно! Прикольная книга. За нее вроде срок дают – как за Солженицына.
Митя присвистнул и бросил окурок. Тот, шипя, погас в мелкой луже.
Интересно, думал Дэн, в самом ли деле эта Кира такая отвязная, как говорят? Может, прямо сегодня и узнаю.
Митя снова закурил, прикрывая огонек ладонью.
– Хотел бы я сейчас оказаться в Париже, – сказал он. – Или в Буэнос-Айресе.
– Любишь Кортасара? – спросил Дэн.
Сам он не сомневался, что попадет и в Париж, и в Лондон, а если захочет, то и в Буэнос-Айрес. Все-таки сейчас не тридцатые,