Сопровождаемый громким одобрительным ржанием, полированный джип резво взял с места и ушел за поворот.
Спортивные, плечистые и уверенные. Он смотрел им вслед и видел только закутанных в холод голодных призраков, продающих на рынке человеческие останки.
Автомобиль, шедший следом, аккуратно обогнул торчавшую на дороге фигуру и скрылся там же. Но машина за ней встала.
Два приоритетных лица, как две жирных иконы. Сюда хватило одного взгляда, чтобы понять, что ехали они к телевизору и национальной селедке и даже война не заставит их свернуть с намеченной цели.
– Дома больной пусть сидит!.. дома!..
Новая трасса не выглядела популярной. Может, просто было поздно. Следующей попутки пришлось ждать целую вечность.
Со стоном прошмыгнув мимо, пустой ухоженный «чипс» скрипнул тормозами, вспыхнул красными глазами и мягко встал на обочине. Над уходящей далеко вверх отвесной скалой уже висел поздний вечер.
Водитель кивнул.
– Сколько, – без всякого выражения обронил подтянутый сухощавый мужчина располагающей наружности то ли научного работника, то ли преподавателя. Он бесцветным взглядом смотрел в стекло прямо перед собой.
Приятный мужчина. Белоснежная рубашка, серебро на висках и ничего лишнего.
– Что – сколько?
Еще не понимая и уже холодея, Гонгора засунул обе руки в карманы летных штанов, где всегда болталась его зеленая записная книжка. Он уже знал, что там ничего нет и не может быть.
Гладко выбритое, моментально ставшее отвратительным холеное лицо с серым рыбьим взглядом мягко качнулось и поползло мимо.
Он стоял, стоял долго, невидящими глазами уставившись в асфальт. Он ничего не чувствовал.
Машин больше не было. Только раз мимоходом со страшным грохотом пронесся, обдав гарью, взнузданный «Термокрафт», и на потемневшее ущелье опустилась мертвая тишина.
Он начал вдруг дико, с зубовным лязгом мерзнуть. Суставы и мышцы сотрясались, все тело сковал ледяной озноб. Щурясь и ежась, он сомнамбулической пьяной тенью слонялся вдоль края обрыва, возвращался опять, долго смотрел, как пунктир белых кирпичиков на шоссе тянется, прячась за поворотом. Он не мог согреться. Ему очень хотелось вниз.
Он ждал долго. Оставаться еще дольше не имело смысла, как, впрочем, и уходить. Холодные губы дергались, он ежился, закрывал глаза, приподнимая лицо и ловя им последнее тепло дня. На небе далекая полоска огня снова обещала хорошую погоду. Угольный излом черного горизонта обозначал конец дня.
Он думал, как поступит с водителем следующей машины. Временами ему казалось, что Улисс, собрав последние силы, зовет, внизу было холодно и одиноко, и он рассказывал о самом темном времени суток и о летнем утре, том самом, которое они делили на двоих, чистом и всегда одиноком – в нем не было боли.
Он стоял на краю пропасти, говорил, не открывая глаз, так было теплее. Он вспоминал, как они вдвоем плевали на условности мира, всегда держались только своей стаи и никогда не