«Абдул-Хамид бы…”, – услышал султан от слуг, разговаривающих между собой. Ему бы спросить: что сделал бы, по вашему мнению, мой брат? Но не стал. И не потому, что султан, спрашивающий совета у слуг – это жалко и недостойно падишаха. Однажды он уже решил, что не будет таким же жестоким, как Абдул-Хамид. Но, с другой стороны, он также решил не быть таким слабовольным, как другой его брат – Решад.
– Что мне делать, Хумаюн-паша? – спросил Вахидеддин после новости о бегстве триумвирата.
– Данные, которые раздобыл Кемаль-паша в ходе разведывательных операций, к сожалению, в нынешней ситуации бесполезны.
– Если я ратифицирую данное перемирие – это может стать концом всему.
– Благодаря тому, что триумвират позорно покинул страну, мы легко можем отменить перемирие, заключённое ими как представителями султанского правительства, – заметил Хумаюн.
– Но это значит продолжение войны. Мы же решили, что в первую очередь важно вывести Турцию из этой войны!
– С минимальными потерями, повелитель. А то, что мы имеем сейчас, – это не выход из войны, это Османская империя, преподнесённая в дар европейским державам, – Хумаюн положил руку на эфес сабли, словно заметил приближающуюся угрозу.
– Ты видел, как радовались люди прекращению войны? Они устали, измучены, подавлены. Им необходим перерыв в бесконечных сражениях, из которых не выпутывается наша родина. Османская империя всегда воевала, но последние сто лет мы то и дело проигрываем. Терпим жесточайшие потери. Люди просто уже не выдерживают. Разве те, кого я призван защищать, не важнее всего?
– Если нашу землю оккупируют, что будет тогда, повелитель? Азан*7 не будет звучать в мечетях, флаг со священной луной не будет развеваться в небе. А самое страшное – родины нашей не останется. Родины, за которую пролито столько крови. Родины, на которой рождались наши солдаты, согласные умирать за неё по вашему распоряжению, повелитель. Османская империя, ставшая целью покушения, – вот причина, ради которой все мы готовы к войне под флагом нашего халифата.
– Видя бесконечные войны с самого детства, я всегда думал, что, если бы это зависело от меня – ни одну бы не начинал. А сейчас ты говоришь, что я должен сам отдать приказ на продолжение военных действий несмотря ни на что? Я так не смогу! – голос Вахидеддина сорвался, отказываясь произносить слова.
– Я просто помню Плевну. И вас, повелитель, помню. А вы?
Пронзительный взгляд голубых глаз под серовато-белыми бровями, лёгкий укор в словах. Помнит ли он?! Вахидеддину в те дни уже исполнилось семнадцать лет. И для него это была первая война, увиденная своими глазами. Без прикрас. Без преданий и легенд, призванных вдохновлять. Без фальши и обмана. И он