Но, к великому его счастью, ничего страшного не случилось. Толстяк взял лампу со стола и вернулся к сундуку. Фыркая, и, кажется, ругаясь себе под нос, он снова отворил крышку и выудив оттуда что-то, запер сундук на ключ. Фалько, не моргая наблюдал. Губы его бесшумно выговаривали какие-то слова. Снова, звякнуло железо, снова что-то скрипнуло. И толстяк удалился из комнаты с лампой в руках, задев плечом дверь. Она осталась распахнутой.
Выждав немного, Фалько услышал внизу голоса. Он закрыл глаза и выдохнул, после чего аккуратно выбрался из-под кровати и потер ушибленный затылок. В комнате стоял мрак. Светильника не было. Он еле различал предметы интерьера. Подойдя к окну, он очень аккуратно отворил одну из ставен. Холодный свет проник в комнату и чуть озарил её. Осмотрев стену, он только сейчас обратил внимание, на небольшую картину в раме, висящую на стене справа от стола. На ней изображалась всадники, на коротконогих степных конях. Приблизившись, он попытался снять картину, но один её край оказался прикручен к стене, подобно дверце. И она со скрипом, тем самым, который он слышал дважды, лежа под кроватью, отварилась.
Фалько Ройтер не верил своей удаче, перед ним лежала связка из трех ключей. Взяв их, он быстро приблизился к сундуку и предпринял попытку отпереть его, замок не поддался. Он попробовал второй ключ, и на этот раз попал. Аккуратно, и почти бесшумно он отпер крышку и напряг глаза, рассматривая содержимое. Кошели, мешочки и бумаги. Он приподнял кипу бумаг и увидел то, что искал. Большая кожаная папка. Аккуратно выудив её из сундука, он подошел к письменному столу, озаренному лунным светом, и раскрыл её. «Ноябрь девяносто первого, Декабрь, Январь…» Перебирал он листы, один за другим. «Вот, Декабрь девяносто второго» – нашел он, то, что искал. Достав из внутреннего кармана куртки несколько листов он вложил их на место тех, которые извлек. Как вдруг: «шарк, шарк» – услышал он знакомые шаги. Мягко ступая, он вернул папку на место, накрыл её кипой листов и прислушался. Шарканье стихло. Он продолжал вслушиваться. И наконец услышал голос корчмаря, тот переговаривался с кем-то стоя на лестнице. Жадно взглянув на обилие мешочков и кошелей, Фалько решил не медлить.
«Хряк не заметит пропажи пары талеров, да и какая ему теперь разница». И, выудив увесистый мешочек, ослабил шнур. Какого же было его удивление, когда он увидел содержимое мешка, там лежала горсть золотых дукатов. «Господи Помилуй!» – ахнул Фалько. И заграбастал пару увесистых монет себе. «Больше нельзя» – думал он, скрипя зубами «Возьму самую малость, чтобы в глаза не бросалось, а то мало ли, основное дело не выгорит из-за моей жадности».