Муж среагировал мгновенно. Привыкший к беспрекословному подчинению и сейчас властно отдал приказ:
– Оставьте нас!
– Конечно-конечно, – служащая тут же поднялась. Марат задержался секунд на десять, обведя нас привычным нечитаемым взглядом матерого адвоката.
Мы остались вдвоем. Тимур молниеносно сжал мое запястье и потянул на себя, усаживая на колени, жадно впиваясь в губы: целовал, словно пить хотел и напиться не мог. Я отвечала. Боже, как я отвечала. Я его любила. Мне кажется, всегда любила только его. Все стерлось, все забылось, только муж в сердце. Первый мужчина. Единственный. Навсегда. Или уже нет?
– Одумалась, Белоснежка? – шепнул с блеском превосходства в глазах. Победитель. Никому не уступит. Никогда не проиграет.
Поэтому наше счастье уже невозможно. Это игра в одни ворота. Подчиняйся – и ты любима. Взбрыкнула – не нужна больше.
– А ты не одумался? – не удержалась, погладила темные волосы. По густым бровям кончиками пальцев провела. Запоминала черты, которые буду видеть на лице своего ребенка. Красивый мужчина с черствым сердцем. Он ведь всегда был таким, просто я в своей любви не замечала. Наивная глупая девочка.
– Неужели готова похерить пять лет брака ради дефектного эмбриона? – спросил с металлом в голосе. – Серьезно?
– Это ребенок, Тим, – схватила крупную ладонь и на живот положила. – Он живой, шевелится, его сердце бьется. Послушай!
Тимур прерывисто втянул воздух, руку выдернул, отвернулся, сжав челюсти.
– Не думал, что так мало для тебя значу, – ответил непривычно тихо.
– Аналогично, – упрек был взаимным.
Я встала с его колен. Служащая вернулась. Поднялась суета. Мне предложили расписаться в актовой записи. Тимур был вторым.
– Я подпишу, – он достал из кармана пиджака ручку, – и не приму тебя обратно, Геля. Даже если будешь умолять.
Я отвернулась, пряча от него свою боль и свое сердце: искать будет, не найдет.
– Я любил тебя, Ангелина, – бросил, испепеляя взглядом, и поставил широкую размашистую подпись. Мне в паспорт тут же шлепнули печать. Я схватила его и стремительно покинула кабинет. Никто меня не удерживал. Никто не догонял.
В глухом отчаянном оцепенении дошла до Чистых прудов. Села на лавочку, слабо улыбнулась мальчонке, врезавшемуся в мою ногу на маленьком самокате, осмыслить пыталась: мир поделился на до и после Дыхание перехватило, в горле горький комок образовался: я не могла его сглотнуть или выплакать. Это тлен, пепел и выжженная земля. Такое исцелялось только временем. Даже на самой мертвой почве прорастает росток, но не сразу.
Точкой опоры стали уточки с выводком. Детвора бросала в воду хлеб, и было забавно наблюдать, как одна мать-утка заботилась об одних утятах и гоняла чужих. Умудрялась отличать, чувствовала родную кровь.
Я достала телефон, хотела сфотографировать, но только через минуту заметила, что листаю совместные с Тимуром снимки. Такой красивый,