Прихожанка нарасхват. Эллина Наумова

но не решался что-то сделать. Мне стало его нестерпимо жалко. Он пытался геройствовать, а героизм его заключался в том, чтобы не заплакать. Почти мужчина. Полезен ли ему этот опыт отчаяния от собственной слабости? Не повадится ли он вымещать свои обиды на беззащитных? Надо было напомнить ему о светлых сторонах бытия, растворить его личный негатив во всеобщем позитиве, как выражается один мой знакомый меланхолик. И меня понесло. Он нервозно прислушивался к неумолчному гомону подгулявшей компании, а я разглагольствовала о количественном преобладании хороших людей над плохими, чести, совести, достоинстве, душевности и духовности. Я надеялась, что загнанный человек выберет что-то, подходящее именно ему и именно в данный момент.

      Я увлеклась. Сама поверила, будто все доброе и чистое хранит нас, вынужденно застрявших между замерзшей ноябрьской грязью и мелкими синими звездами. Поэтому, когда юноша притянул меня к себе и грубо предложил кончать базарить и пошустрее трахнуться, я оторопела.

      – Спятил, мальчик? Я с тобой по-человечески. А ты?

      – А я че? Сама подвалила.

      И только тогда я сообразила, кем на его неуловимый бегающий взгляд являлась. Двадцатишестилетней сексуально озабоченной шизухой, снимающей во дворе юнцов. Я начала активно вырываться и обнаружила, что руки у малолетнего чудовища крепкие, и мужичком от него разит за версту.

      – Немедленно отпусти, или я заору.

      Мы стояли близко друг к другу, замахнуться он не мог, поэтому ударил меня по щеке слабо и неуклюже. В глазах обидчика метнулось сомнение, будто он не был уверен, стоило ли меня бить. Я вывернулась и быстро пошла по тропинке к дому. Он поравнялся со мной, попытался поймать за руку, грязно выматерил. Я шагала вперед, глядя под ноги, наращивая темп, но, стараясь не бежать. Постепенно он отстал. Ко мне, поскуливая и виляя хвостом, бросился Пончик. Я погладила пса и оросила его качественно обработанную парикмахером макушку первой и последней по возникшему поводу слезой. Отвела родовитую тварь хозяйке, категорически отказалась от чая и не заметила, как очутилась на своем диване. Мне бы задыхаться от негодования, а я ничего, кроме гнетущего удивления не чувствовала.

      Вскоре шок миновал. «Сволочь, подонок, мразь, – забухтела я, – урод безмозглый». Но уже через несколько минут выяснилось, что мне на него наплевать. Он был данностью, улучшению подлежал, но не поддавался. И абсолютно правы те, кто прилагает максимум усилий, чтобы прожить жизнь, не сталкиваясь с подобными типами. Я впервые не испытывала благоговения перед людьми, возящимися с трудными подростками. Подумала: «У них же у всех поголовно – мания величия. Нормальный человек никогда не возьмется исправлять столь очевидный брак. Те, кто этих выродков использует, гораздо умнее и честнее». Я понимала, что порю чушь, которая меня не утешит. Мне была неприятна столь скорая переоценка незыблемых, казалось бы, ценностей, едва тронули мою собственную шкуру. Но, что